Психология масс

Можно было бы ожидать, что органы или объекты, выбранные в качестве заменителей отсутствующего женского фаллоса, будут совпадать с теми, что выступают символами пениса в другой связи. Что ж, так бывает довольно часто, однако нельзя утверждать, что это безусловное правило. Скорее, при выборе фетиша протекает некий процесс, сходный с приостановкой воспоминаний при травматической амнезии. Как и в последнем случае, интерес индивида как бы замирает на полпути; в качестве фетиша используется последнее впечатление перед жутким и травмирующим опытом. Так, ступня или туфелька в качестве фетиша— или его составной части – обязана предпочтением тому обстоятельству, что любознательный мальчик всматривался в женские гениталии снизу, от ног и вверх; меха и бархат, как уже давно подозревали, выдают фиксацию на лобковых волосах, за которыми якобы скрывается нетерпеливо ожидаемый женский член; предметы нижнего белья, столь частые в качестве фетиша, задерживают миг раздевания, тот последний, когда женщина еще мнится фаллической. Но не стану утверждать, что всегда и всюду возможно точно установить происхождение фетиша.

Изучение фетишизма настоятельно рекомендуется всякому, кто до сих пор сомневается в существовании комплекса кастрации или думает, будто страх при виде женских половых органов имеет иное основание – например, что он обусловлен предполагаемым воспоминанием о травме рождения.

У меня объяснение фетишизма имело также теоретический интерес. Незадолго до того, чисто спекулятивным путем, я сделал допущение, что существенное различие между неврозом и психозом состоит в следующем: при первом «я», прислуживая действительности, подавляет часть Оно, тогда как при психозе «я» позволяет Оно увлечь себя и частично отделить от реальности. Позднее я снова вернулся к этой теме[97]. Но вскоре после этого мне пришлось пожалеть о собственных поспешных выводах. Из анализа двух молодых людей я узнал, что каждый – первый в два года, а второй в десять лет, – не осознал кончину своего любимого отца; оба «скотомизировали» утрату, но никто не развил в себе психоз. Значит, толика действительности (определенно важная) была отвергнута «я», подобно тому, как фетишист отвергает неприемлемый для него случай женской кастрации. Поневоле я заподозрил, что в детстве такие случаи вовсе не редкость; стало ясно, что в описании неврозов и психозов мною была допущена ошибка. Впрочем, выход из затруднения нашелся быстро: моя формула пригодна лишь там, где психический аппарат имеет более высокую степень дифференциации, то есть ребенку разрешается многое из того, что повлекло бы за собой серьезную травму для взрослого.

Но дальнейшие изыскания привели к другому разрешению этого противоречия. Выяснилось, что двое молодых людей «скотомизировали» смерть отцов не более, чем фетишист – женскую кастрацию. В их душевной жизни один поток не признавал смерть отца, зато другой полностью отдавал себе в том отчет. Рядом друг с другом существовали две установки – верность желанию и верность действительности. В одном из двух моих случаев это расщепление послужило основой для умеренно тяжелого невроза навязчивых состояний. Больной в каждой жизненной ситуации выбирал между двумя предположениями – что его отец жив и мешает его деятельности и что он все-таки умер, а, значит, юноша вправе считать себя преемником своего отца. Тем самым подтверждается, что при психозе один поток – приверженный действительности – на самом деле отсутствует.