Психопатология обыденной жизни. О сновидении

1) Кто даст себе труд прочесть проанализированный сон, тот заметит – частью прямо, частью из намеков, – что я оборвал анализ на мыслях, которые при продолжении обнаружили бы недоброжелательную критику моего отца. В этой цепочке мыслей и воспоминаний можно найти одну неприятную историю, в которой замешаны книги и некий господин, с которым мой отец вел дела, по фамилии Марбург (то же название выкрикнул разбудивший меня кондуктор). При анализе я хотел скрыть этого господина от себя и от читателей, а он отомстил, забравшись туда, где ему быть не следовало, и превратил название родины Шиллера из Марбаха в Марбург.

2) Ошибка, благодаря которой я написал «Гасдрубал» вместо «Гамилькар», назвал брата отцом, была допущена в контексте моих гимназических мечтаний о Ганнибале и моего недовольства поведением отца по отношению к «врагам нашего народа»[186]. Я мог бы продолжить изложение и рассказать, как мое отношение к отцу изменилось после поездки в Англию, где я познакомился с живущим там сводным братом, сыном отца от первого брака. У моего брата есть старший сын одного возраста со мной. Так что вполне естественным для меня было мечтать, что все могло бы сложиться иначе, будь я сыном не своего отца, а брата. Эти вытесненные мечтания и исказили текст моей книги в том месте, где я оборвал анализ, заставив подменить имя отца Ганнибала именем брата.

3) Влиянию воспоминаний о том же брате я приписываю и третью ошибку, когда передвинул на целое поколение мифическое злодеяние из мира греческих богов. Из того, в чем меня убеждал мой брат, одно утверждение надолго задержалось в моей памяти. «Что касается образа жизни, – сказал он мне, – то не забывай, что ты принадлежишь, в сущности, не ко второму, а к третьему поколению, считая от отца». Наш отец женился впоследствии вторично и был, таким образом, намного старше своих детей от второго брака. Указанную ошибку я сделал как раз в том месте книги, где рассуждал о сыновней почтительности.

Несколько раз случалось также, что мои друзья и пациенты, чьи сны я излагал или намекал на них при анализе, обращали мое внимание на то, что я неточно передаю пережитое нами совместно. Здесь опять впору говорить об исторических ошибках. После замечаний я рассматривал заново отдельные случаи и снова убеждался, что припоминал неправильно фактическую сторону дела лишь там, где при анализе что-либо намеренно искажал или скрывал. Значит, перед нами вновь незамеченная ошибка, которая занимает место намеренного умолчания или вытеснения.

От такого рода ошибок, проистекающих из вытеснения, резко отличаются другие, обусловленные действительным неведением. Например, именно незнание побуждало меня, когда посетил Эммерсдорф-на-Дунае, думать, что я побывал на месте упокоения революционера Фишгофа[187]. Дело в том, что два населенных пункта имеют одинаковое название – Эммерсдорф Фишгофа находится в Каринтии, а я этого попросту не знал.

4) Еще одна пристыдившая меня и вместе с тем поучительная ошибка – пример временного невежества, если можно так выразиться. Как-то пациент напомнил мне о моем обещании дать ему две книги о Венеции, по которым он хотел подготовиться к своему пасхальному путешествию. «Я уже отложил их для вас», – ответил я и пошел за книгами в свою библиотеку. Но вообще-то я совсем забыл отобрать книги, будучи не слишком доволен предстоящей поездкой моего пациента, в которой видел ненужное нарушение курса лечения и материальный ущерб для врача. В библиотеке я поэтому на скорую руку отыскал те две книги, которые имел в виду. Одна из них называлась «Венеция. Город искусства»; кроме того, у меня вроде бы должно было быть историческое сочинение из подобной же серии. Верно, вот оно: «Медичи»; я взял книгу, принес ожидавшему меня пациенту – и в смущении признал свою ошибку. Я прекрасно знал, что Медичи никак не связаны с Венецией, но в тот миг не счел свой выбор неправильным. Пришлось проявить справедливость: я так часто указывал моему пациенту на его собственные симптоматические действия, что спасти свой авторитет в его глазах мог, лишь честно признав скрытые мотивы своего нерасположения к его поездке.

Удивительно, насколько стремление к правде сильнее у людей, чем обыкновенно предполагаешь. Быть может, занятия психическим анализом в некоторой степени повинны в том, что я не могу лгать. Стоит мне предпринять такую попытку, как я тотчас же совершаю какую-нибудь ошибку или другое действие, которое выдает мою неискренность. Так было в примере выше и во всех, приведенных ранее.