Психопатология обыденной жизни

«В самом важном месте одноактной пьесы Ведекинда „Цензура“ звучит фраза: „Страх перед смертью – это ошибка мышления“. Автор заявляет это от всей души и просит исполнителя роли на репетиции сделать небольшую паузу перед словами „ошибка мышления (Denkfehler)“. К вечеру актер полностью вошел в роль; точно соблюдал он и паузу, однако непроизвольно, да еще и с пафосом произнес: „Страх смерти – это ошибка при печатании (Drukfehler)“. После окончания представления автор на вопрос артиста, что ему, артисту, не стоило делать, уверенно ответил: не стоило говорить в соответствующем месте вместо „страх перед смертью – ошибка мышления“ – „ошибка при печати“. Когда на следующий вечер „Цензуру“ ставили повторно, исполнитель, с которым автор тем временем подружился и обменивался воззрениями на искусство, в известном месте и, опять же, в возвышенном тоне произнес: „Страх смерти – это… поучение (Denkzettel)“. Ведекинд одарил артиста безмерным количеством похвал, заметив только как бы между прочим, что говорить нужно не „страх смерти – это ошибка при печати“ или „поучение“, а „страх смерти – это ошибка мышления“. На следующий вечер снова играли „Цензуру“, и артист, когда пришло время, с торжественным выражением лица возвестил во всеуслышание: „Страх смерти – это… напечатанная записка (Druckzettel)“. Артист приобрел безоговорочное признание у автора, одноактная пьеса ставилась много раз, однако понятие „ошибка мышления“ автор считал навсегда и окончательно уничтоженным».

Ранк[202] обратил внимание еще и на интересное соотношение «ошибочное действие и сновидение» (Zentralblatt für Psychoanalyse, 1912, II; Internationale Zeitschrift für Psychoanalyse, 1915, III), которое, однако, нельзя выяснить без обстоятельного анализа сна, примыкающего к ошибочному действию. Как-то раз во сне я видел в весьма пространном контексте, что потерял свой бумажник. Утром, одеваясь, я и в самом деле заметил его отсутствие. Забыл, что, готовясь накануне ко сну, вынул его из кармана брюк и положил на обычное место. Следовательно, забытое не было чужим для меня, – вероятнее всего, оно должно было обеспечить проявление бессознательных мыслей, готовых появиться в содержании сновидения[203].

Не стану утверждать, что эти случаи комбинированных ошибочных действий сообщили нам что-то новое, чего нельзя было узнать из единичных случаев. Однако смена их форм при сохранении одного и того же результата придает оттенок наглядности некоему проявлению воли, стремящейся к определенной цели, и гораздо энергичнее противостоит той точке зрения, что ошибочное действие есть нечто случайное и не нуждающееся в толковании. Нас может также удивить, что в этих примерах осознанному намерению в принципе не удается предотвратить результат подобного действия. Моему другу все же не удалось попасть на заседание бюро литературного объединения, а дама оказалась не способна расстаться с медалью. Тот неизвестный фактор, который противится подобным намерениям, находит какой-то другой путь, если ему преградили первый. Для преодоления неизвестного мотива требуется, конечно же, что-то другое: необходима психическая работа, доводящая до сознания этот неизвестный фактор.

XII Детерминизм: воззрения на случайность и на суеверия

Обобщенным выводом из приведенных ранее отдельных анализов можно считать следующую точку зрения: определенные нарушения при отправлении наших психических функций – их количественное сходство еще предстоит определить точнее – и определенные, кажущиеся непреднамеренными действия оказываются при применении к ним психоаналитического метода исследования хорошо мотивированными и детерминированными неизвестными сознанию мотивами.

Для включения в подлежащий такому способу объяснения разряд явлений психическое ошибочное действие должно удовлетворять следующим требованиям:

а) ему нельзя выходить за известные границы, установленные нашим оценочным представлением и обозначенные словами «в пределах нормы»;

б) само по себе оно должно обладать свойствами внезапного и кратковременного расстройства. Необходимо, чтобы ранее оно совершалось без ошибок и мы считали себя способными в любой момент правильно совершить его. Если кто-то со стороны поправил нас, то сразу же мы должны признать его правоту и ошибочность собственного психического акта;

в) если мы вообще не улавливаем такие огрехи, то не сумеем ощутить в себе никаких мотивов для него, а будем вынуждены, не всегда успешно, объяснять их проявлением «невнимательности» или «случайности».

Таким образом, при уточнении наших знаний в этом разряде случаев забываний и заблуждений останутся оговорки, очитки, описки, захват не тех вещей и так называемые «случайные действия».