Психопатология обыденной жизни

О прекрасном случае[76] такого саморазоблачения с безобидным исходом сообщает В. Тауск[77] в статье под заголовком «Верования отцов»: «Так как моя невеста была христианкой, – рассказывал господин А., – и не хотела переходить в иудаизм, мне самому пришлось стать христианином, чтобы получить возможность жениться. Конфессию я сменил не без внутреннего противления, но цель, казалось мне, эту смену религии оправдывала, тем более что мне пришлось сменить только внешнюю принадлежность к иудаизму, а не религиозные убеждения, которыми я и не обладал. Тем не менее позднее я всегда относил себя к иудеям, и только немногие знакомые знали, что я был крещен. В этом браке родились два сына, которых тоже крестили. Когда мальчики достаточно подросли, то узнали о своем еврейском происхождении, однако по этой причине и из-за определенного антисемитского влияния школы не осерчали на отца. Несколько лет я жил со своими детьми, посещавшими тогда начальную школу, на даче в Д. у семьи учителей. Когда однажды вместе с нашими вполне радушными хозяевами мы сидели за полдником, хозяйка дома, не подозревающая о еврейском происхождении своих съемщиков, сделала несколько резких выпадов по адресу евреев. В этом случае мне вроде бы следовало решительно прояснить ситуацию, чтобы дать сыновьям пример „смелости убеждений“, но я побоялся неприятных споров, обычно следующих за такими признаниями. Кроме того, я опасался, что тогда, очевидно, придется оставить найденное нами хорошее место проживания, а мне и моим детям это испортит и без того коротко отмеренное время отдыха, в случае если из-за нашей национальности хозяева изменят отношение к нам на недружелюбное. Так как я вправе был ожидать, что по искреннему и естественному способу высказывания мои мальчики догадаются о чреватой последствиями правде, если и дальше будут присутствовать при разговоре, то решил удалить их из компании, отправив гулять в сад. „Идите в сад, Juden (евреи), – произнес я и быстро исправился: – Jungen (молодые люди)». То есть с помощью ошибочного действия я сумел проявить „стойкость своих убеждений“. Правда, из этой оговорки собеседники не сделали никаких выводов, потому что не придали ей значения, я же, однако, извлек урок, что „веру отцов“ нельзя отвергать безнаказанно, если имеешь сына или сыновей» (Internationale Zeitschrift für Psychoanalyse, 1916, II).

Далеко не безобидно действие очередной оговорки[78], о котором я не стал бы сообщать, если бы его не зафиксировал для данного собрания примеров судейский чиновник во время допроса.

Обвиняемый в Einbruch («взлом», но еще и «атака» – нем.) народный ополченец дает показания: «В то время я еще не был уволен с этой военной должности [die Stellung, вместо чего произнесено Diebsstellung (должность вора)], так что еще относился к народному ополчению».

Забавное впечатление производит оговорка, используемая как средство подтвердить в случае возражений пациента то, что, вероятно, весьма поддержал бы врач в ходе своей психоаналитической работы. Однажды мне пришлось толковать сновидение одного из пациентов, в котором встречалось имя Яунер (Jauner). Сновидец знал человека с этим именем, но выяснить, почему тот попал в сновидение, не удавалось, и по этой причине я рискнул предположить, что это, видимо, произошло просто из-за созвучия имени с оскорбительным словом «мошенник» (Gauner). Пациент быстро и энергично возразил, но при этом совершил оговорку и подтвердил мою догадку тем, что воспользовался подменой двух звуков. Его ответ звучал так: «Das erscheint mir doch zu jewagt». [ «Это кажется мне все же слишком смелым». В последнем слове добавлен звук je.] Когда я обратил его внимание на обмолвку, он согласился с моим толкованием.

Если в серьезном споре один из двух спорщиков допускает оговорку, которая меняет замысел фразы на противоположный, то это ставит его сразу же в невыгодное положение по сравнению с оппонентом, редко упускающим возможность воспользоваться этим для улучшения своей позиции.

В этом случае становится[79] ясно, что в общем и целом люди предлагают оговоркам, да и другим ошибочным действиям такие же толкования, которые представил я в этой книге, даже если они не придерживаются нашей теории или по каким-то научным основаниям не склонны отказываться от преимуществ, связанных с признанием таких действий. Веселое или ироническое настроение, которое, несомненно, вызывают подобные сбои в речи в решающий момент, твердо свидетельствуют против выдаваемого за общепризнанное мнения, считающего оговорки языковыми ляпсусами, психологически малозначимыми. Это вовсе не мелочь, когда немецкий рейхсканцлер князь Бюлов попытался с помощью подобной реплики спасти ситуацию, тогда как смысл его защитительной речи в пользу кайзера (ноябрь 1907 г.) был перевернут в нечто противоположное в результате оговорки.