Психопатология обыденной жизни

На примере[69] «Vorschwein» мы увидели: оговорка возникает легко, когда стараются подавить какие-то оскорбительные слова. Потом именно по этому пути выпускают на волю свои чувства: «Некий фотограф, предпочитавший в общении со своими неумелыми сотрудниками прибегать к помощи зоологических сравнений, замечает ученику, который собрался переливать воду из большого, полного до самого верха сосуда: „Вы сначала хоть что-то отлейте (schöpsen), иначе половину на пол прольете!“ [Непереводимая игра слов: abschöpsen вместо abschöpfen – отливать, Schöps – это баран.] А вскоре после этого в ходе длинной и пламенной речи говорит помощнице, рискующей по неосторожности разбить дюжину ценных пластинок: „Но вы же так hornverbrannt (horn – рога, verbrannt – обожжетесь)…“»

Следующий пример[70] представляет собой серьезный случай саморазоблачения посредством оговорки. Несколько побочных обстоятельств оправдывают его полное воспроизведение из сообщения А. Брилла[71] «Zentralblatt für Psychoanalyse», II, Jahrg.)[72]:

«Как-то вечером д-р Фринк и я пошли прогуляться и обсудить некоторые проблемы Нью-Йоркского психоаналитического общества. Мы встретили коллегу, господина д-ра R., которого я не видел несколько лет и о частной жизни которого ничего не знал. Мы очень обрадовались, встретившись вновь, и по моему предложению зашли в кафе, где на протяжении двух часов увлеченно беседовали. Обо мне, как показалось, он знал больше, поскольку после обычного приветствия справился о моих маленьких детях и заявил, что время от времени слышал обо мне от общего друга, а моей работой интересуется с тех пор, как прочитал о ней в медицинском журнале. На мой вопрос, женился ли он, д-р Фринк ответил отрицательно и добавил: „Зачем такому человеку, как я, жениться?“

При выходе из кафе он неожиданно спросил: „Хотелось бы знать, что вы сделали бы вот в каком случае: я знаком с больничной сиделкой, втянутой в бракоразводный процесс в качестве соучастницы. Жена подала на развод с мужем, сиделку же назвала сообщницей, и он получил развод“[73]. Я прервал его: „Вы хотели сказать, она получила развод?“ Он немедленно исправился: „Конечно же: она получила развод“, – и продолжал рассказывать, что сиделка настолько разнервничалась по поводу процесса и разразившегося скандала, что запила, стала крайне раздражительной и т. д., а потом попросил совета, как ему следовало бы ее лечить.

Указав ему на ошибку, я сразу же попросил разъяснений по поводу обмолвки, но в ответ услышал обычные, полные удивления фразы: разве у каждого человека нет права на себя не наговаривать, что оговорка произошла совершенно случайно, что за этим не нужно ничего искать и т. д. Я возразил, что любая ошибка в речи должна иметь причину и я посчитал бы, что он сам – герой этой истории, если бы собеседник не сообщил раньше, что не женат, иначе оговорка объяснялась бы желанием, чтобы его жене, а не ему пришлось проиграть процесс, а тогда ему (согласно нашему кодексу о браке) не пришлось бы платить алименты и можно было бы вновь жениться в городе Нью-Йорке. Мое предположение он упорно отвергал, однако в то же время подкреплял его своей обостренной эмоциональной реакцией, явными признаками волнения и постоянными смешками. На мой призыв сказать в интересах научного исследования правду он ответил: „Если вы не хотите услышать ложь, вам придется поверить в мое холостяцкое положение, а потому ваше психоаналитическое толкование совершенно ошибочно“. К этому он присовокупил, что человек, обращающий внимание на всякие мелочи, просто-напросто опасен. Внезапно он вспомнил, что у него назначено другое рандеву, и распрощался с нами.

Мы с д-ром Фринком были тем не менее уверены в правильности моей разгадки его оговорки, а я решил путем наведения справок получить ее подтверждение или опровержение. Несколько дней спустя я навестил соседа, старого друга д-ра R., который полностью подтвердил мое объяснение оговорки. Процесс имел место несколько недель назад, а больничная сиделка вызывалась в суд в качестве сообщницы. Теперь д-р R. твердо убежден в достоверности фрейдовских механизмов».

Столь же несомненно саморазоблачение присутствует в следующем сообщенном О. Ранком[74] случае:

«Один мужчина, полностью лишенный патриотического чувства и намеренный воспитывать своих детей свободными от этой, казавшейся ему чрезмерной эмоции, порицает своих сыновей за участие в патриотическом митинге, а их ссылку на аналогичное поведение дяди отвергает со словами: „Его-то как раз не следует брать в качестве образца, он ведь идиот“. Увидев удивленные необычным тоном отца лица детей, он обратил внимание на сделанную оговорку и, извинившись, пояснил: „Разумеется, я хотел сказать: патриот“».

Как саморазоблачение толкует оговорку партнерши по беседе, о которой сообщает Й. Штэрке[75]. К этому он добавляет точное, хотя и выходящее за пределы целей толкования замечание: