Психопатология обыденной жизни

Упреки по адресу собственной жены; дружба, превратившаяся в свою противоположность; ошибка в медицинском диагнозе; неприятие людей со сходными устремлениями; заимствование идей – вряд ли случайно, что целый ряд примеров забывания, собранных без разбора, требует для своего разъяснения вторжения в весьма болезненные темы. Напротив, я допускаю, что любой другой человек, пожелавший подвергнуть мотивы собственных забываний, сможет представить сходный перечень примеров похожих напастей. Склонности к забыванию всего неприятного свойственен, как мне представляется, всеобщий характер; способность к нему сформирована у различных людей, видимо, на весьма разном уровне. Некоторые виды отрицания[127], встретившиеся нам в ходе медицинской практики, можно было, пожалуй, свести к забыванию. Наше понимание такого забывания объясняет различие между ними чисто психологическими обстоятельствами и позволяет нам в обоих способах реагирования видеть проявление одного и того же мотива[128]. Изо всех многочисленных примеров отрицания неприятных воспоминаний, которые я наблюдал у родственников больных, в моей памяти сохранился один, особенно странный. Некая мать информировала меня о детских годах своего невротичного, проходящего период полового созревания сына и сообщила при этом, что он, как и его братья и сестра, страдал, пока не стал постарше, от ночного недержания мочи, что немаловажно для истории невротической болезни. Несколькими неделями позже, когда она пожелала осведомиться о ходе лечения, у меня появился повод обратить ее внимание на признаки конституционной предрасположенности молодого человека к болезни, и я сослался при этом на выявленное в анамнезе недержание мочи. К моему удивлению, она оспорила этот факт как в отношении сына, так и других детей и спросила меня, откуда я это взял, на что я ответил, что совсем недавно она сама мне об этом сообщила, а значит, сама же это и забыла[129].

Итак, даже у здоровых, не подверженных неврозу людей довольно часто обнаруживаются признаки того, что припоминанию болезненных впечатлений, восприятию неприятных мыслей противодействует некое сопротивление[130]. Все значение этого факта удается, однако, определить только тогда, когда учитывают психологию невротиков. Такое прирожденное стремление отвергать представления, способные вызвать чувство отторжения, стремление, сравнимое только с рефлексом избегания болевых ощущений, следует считать одной из главных опор механизма, поддерживающего симптомы истерии. Не стоит возражать против существования такой тенденции к защите только потому, что довольно часто у нас нет возможности отделаться от преследующих нас мучительных воспоминаний или отогнать от себя всплески таких болезненных эмоций, как раскаяние, угрызения совести. Более того, не следует утверждать, что эта тенденция способна всегда добиться своего, что в соревновании психических сил она не может натолкнуться на факторы, нацеленные на что-то противоположное и осуществляющие собственные цели вопреки ей. В качестве принципа архитектоники психического аппарата можно признать его слоистость, то есть то, что он состоит из накладывающихся друг на друга инстанций, и вполне возможно, что эта устремленность к защите входит в состав одной из низших психических инстанций, однако тормозится более высокими. Во всяком случае, о существовании этой тенденции свидетельствует то, что процессы вроде рассмотренных нами на примерах забывания можно объяснить ею. Мы видим, что многое забывается из-за нее самой; там же, где этого не происходит, она смещает свою цель и добивается по меньшей мере забывания чего-то другого, менее важного, но оказавшегося, собственно говоря, в ассоциативной связи с предосудительным.

Развиваемая здесь точка зрения, что мучительные воспоминания особенно легко забываются, заслуживает применения во многих областях, в которых в настоящее время она еще не нашла признания или слишком слаба. Так, на мой взгляд, она все еще недостаточно решительно звучит при оценке свидетельских показаний в суде[131]. При этом очевидно, что приведению свидетеля к присяге отводится чрезмерно большое, склоняющее к доверию влияние на происходящее в его душе взаимодействие психических сил. Общепризнано, что при возникновении традиций и исторических сказаний какого-либо народа приходится учитывать мотив, в соответствии с которым из воспоминаний исключается все неприятное для чувства патриотизма. Возможно, при более тщательном прослеживании была бы выявлена более полная аналогия между способом формирования народных преданий и воспоминаниями отдельных индивидов о детстве. Великий Дарвин извлек из своего понимания мотива, состоящего в нежелании забывать, «золотое правило» научного работника[132].