Какова же позиция диалоговой модели психотерапии по отношению к идее переноса? Как уже упоминалось, принцип психического детерминизма в рассматриваемой психотерапевтической парадигме был заменен феноменологией и концепцией прегнантности, в связи с чем историческая реконструкция просто перестала соответствовать новым методологическим положениям. Место метода свободных ассоциаций и их интерпретации в предлагаемой модели заняло феноменологическое сопровождение процесса контактирования в поле организм / среда, в связи с чем терапевтическая цель сместилась на ценность осознавания, впечатлений и нового опыта. Категория бессознательного была методологически трансформирована в понятие неосознаваемого в настоящий момент, поэтому необходимость в анализе прошлого опыта отпала. И, наконец, использование полевой парадигмы с необходимостью потребовало трансформации представлений о природе психического – личность с ее структурой была заменена представлениями о self как процессе организации контакта в поле посредством формирования фигуры на фоне, в связи с чем перенос, отсылающий нас к внутриличностной психодинамике, потерял свое значение. Таким образом, перенос просто не вписывается ни одним из своих аспектов в полевую диалоговую модель психотерапии.
Сказанное не означает, что концепт переноса плох, однако он принадлежит другой парадигме, где с успехом и используется. Имеющиеся в психоаналитической терапии средства – свободные ассоциации, интерпретация, правило абстиненции, позволяющее трансформировать перенос в невроз переноса, представления о влечениях, сопротивлении, конфликтах, защитах и т. д. позволяют с успехом использовать идею трансфера для достижения значимого терапевтического эффекта. В диалоговой, феноменологической по своей сути, психотерапии нет ни одного средства для ассимиляции продуктов, полученных в процессе терапии от использования идеи трансфера. Более того, как показывает супервизорский опыт, идея переноса зачастую используется в качестве способа избегания актуального напряжения в терапевтическом контакте. Невозможно одновременно и находиться в диалоге, и интерпретировать особенности контакта. И если в терапевтическом контакте появляются какие-либо трудности, то часто возникает соблазн приписать их переносу. Даже в случае, когда попытка эксплуатации переноса не имеет своей целью избегание контакта и переживания, используемая метафора оказывается совершенно бессмысленной. Что полезного для актуального контакта, являющегося основным инструментом и пространством терапии, от того, что обнаружена взаимосвязь актуального переживания и исторического содержания? Ее осознание можно использовать разве что для остановки процесса переживания. Осознание сходства отношений с папой и с терапевтом ничем не может помочь переживанию, происходящему в актуальном контакте.
Учитывая все вышеизложенное, я бы предложил рассматривать идеи контакта и переноса в качестве отличных способов относиться к терапевтической реальности. Описывая процесс психотерапии в терминах переноса, невозможно воспринимать его через призму контакта. Думаю, что трансфер и контакт, а также их методологическое противоречие суть отражение дуальной природы психотерапевтической реальности и, по аналогии с принципом дополнительности, используемом в физике уже более столетия, могут быть рассмотрены в качестве комплементарных друг к другу. Другими словами, принцип дополнительности применительно к терапевтическим отношениям может звучать следующим образом:
Полагаю, что было бы логичным продолжить обсуждение методологических отличий индивидуалистической и полевой парадигмы, начатое рассуждениями о трансфере и его значении для психотерапии, анализом другой, более общей категории – сопротивления. Начать я хотел бы с небольшого методологического отступления.
Думаю, что именно с появления в психологической мысли концепции сопротивления и возникла психотерапия. Правда, одновременно с этим она покинула лоно науки. По какой же причине это произошло? С самого рождения психоанализа этот проект задумывался 3. Фрейдом как научный и одна из первых его работ носила название «Проект научной психологии». Однако общим местом в эпистемологии являются положения о верифицируемости и фальсифицируемости научной теории. Это значит, что некоторая совокупность утверждений является научной теорией и остается ею только до тех пор, пока ее положения могут быть подтверждены или опровергнуты [К. Поппер, 2005]. Если же эту совокупность высказываний невозможно опровергнуть или подтвердить, то в идеи, лежащие в ее основе, приходится только верить. В этом случае такая концепция имеет в большей степени отношение к религии, чем к науке.