О децентрализации власти и клинической проблематике
Итак, контакт выступает средством и пространством изменений, происходящих в терапии. Ранее уже выдвигался принцип децентрализации власти, на котором основываются и предлагаемые представления о контакте, и описываемая терапевтическая модель. В данном разделе я ограничусь лишь обоснованием применения этого принципа в терапии. В случае, если мы выносим источник власти и ответственности за self-динамику вне субъектов контакта в пространство их контактирования, мы получаем представления о контакте как единственной реальности существования[16]. Психические явления при этом должны быть рассмотрены через призму формирования их и развития в контакте. Таким образом, все психическое методологически превращается в феномены контакта. Ранее уже отмечалась эта природа чувств, образов, фантазий, ощущений. Однако, помимо того, стоит обозначить преломление данного принципа и относительно некоторых принципиальных аспектов терапии. Например, процесс осознавания, который является инструментом терапии, выступает, с позиции этой модели, также феноменом контакта в поле, т. е. выносится за пределы индивида. Фигура терапевтической сессии определяет теперь не столько самого клиента или терапевта, сколько имеет отношение к их контакту. Другими словами, в терапии происходит совместное создание фигуры.
Разумеется, рассматриваемый принцип децентрализации имеет отношение и к феномену психических нарушений или психической патологии. Иначе говоря, невроз, психоз или пограничное расстройство личности, которое я наблюдаю у своего клиента, является в той же мере моим, сколько и его. Это феномен нашего с ним контакта, в который я привношу не менее, чем он. Следует ли при этом ставить задачу разграничения вкладов (чем занимаются, например, в регулярных супервизиях психоаналитики)? С позиции предлагаемой модели это занятие перестает иметь важное значение, поскольку не только сама по себе психическая патология является феноменом контакта, но разрешение ее также находится в нем. Все, что имеет смысл – это постоянная терапевтическая работа, в процессе которой качество контакта улучшается, что, следовательно, ведет к изменению результатов прежней «клинической диагностики» клиента. Словосочетание «клиническая диагностика» помещено в кавычки постольку, поскольку оно утрачивает прежнее свое большое значение, попадая в пространство диалоговой модели терапии.
Я думаю, что категория психической болезни появилась в качестве способа справиться с тревогой, имеющей своим истоком сложности в контактировании с людьми, которые значительно отличаются от большинства. С течением времени по мере обнаружения все большего количества видов и форм «психической патологии» тревога внутри появившегося института психиатрии не снизилась, а наоборот, только увеличилась в размерах, равно как и сам институт. Потребовались новые усилия по исследованию и «лечению» разнообразной нозологии, что увеличило объем «психической патологии» в мире, отразившись на эпидемиологической картине. Как вы уже, наверное, догадались, тревога и на этом не стала меньше, а напротив, снова возросла. Более того, появилось некоторое терапевтическое бессилие и отчаяние по поводу многих «заболеваний».
Очевидно, что современная клиническая ситуация в психиатрии нуждается в ресурсах. Причем ресурсы и усилия, основывающиеся на прежней клинической методологии, кажутся тщетными. Диалоговая же модель терапии, основывающаяся на методологии гештальт-подхода, предлагает новые ресурсы в клинической области. Итак, каждая клиническая нозологическая единица рассматривается с позиции диалоговой психотерапевтической модели в качестве феномена контакта, точнее, способа организации контакта в системе «терапевт – клиент». Это не оговорка: нозология действительно принадлежит контакту. Психоз, обнаруженный терапевтом у клиента, является в той же мере присущим и самому терапевту. Более того, поскольку реальность существует только в контакте, то и трансформироваться она может только там. В этом, на мой взгляд, обреченность бесконтактной по своей сути современной психиатрии. Тем не менее, с одной стороны, ввиду усиливающихся от осознания этой обреченности отчаяния и бессилия, энергия которых тратится на новые многочисленные попытки психиатрических исследований в русле прежней индивидуалистической методологии и, с другой стороны, ввиду сверхприбыльности фармацевтического бизнеса, в будущем, по всей видимости, следует ожидать все ту же выраженную тенденцию к усложнению эпидемиологической картины в сфере «психического нездоровья». Вместе с тем становится все более очевидным, что ресурсы клинической практики современности лежат именно в психологической методологии, сфокусированной на контакте.
Об условиях формирования способности к диалогу