Каждая теория в своем развитии рано или поздно сталкивается с фактами, которые вступают в противоречие с ее основными положениями или, по крайней мере, не могут быть объяснены ими. Тогда теория должна быть трансформирована, причем в этом процессе используются, как правило, два возможных альтернативных пути. Один из них предполагает замену прежней теории новой, более совершенной в смысле объяснительных ее возможностей и опирающейся на новые базовые утверждения и ценности. Это путь к появлению новой парадигмы или научно-исследовательской программы [К. Поппер, 2004; И. Лакатос, 2003]. Другой же путь ограничивается введением дополнительного положения (вспомогательной гипотезы), объясняющего причину обнаруженного расхождения фактов и утверждений теории. Такое положение часто обозначается как гипотеза ad hoc. Если сторонники теории злоупотребляют введением в каждом случае методологического рассогласования все новых вспомогательных гипотез, то теория довольно скоро раздувается до явления, которое уже не может вынести никакой критики и тогда либо умирает, либо превращается в предмет веры. Именно по такому пути, кажется, пошел психоанализ, выдвигая в качестве вспомогательных гипотез все новые конструкты. Именно в качестве такой гипотезы ad hoc я бы рассматривал постулирование трансферентных отношений, о которых уже говорилось.
Другой значительной вспомогательной гипотезой оказалась идея сопротивления. Тезисы 3. Фрейда о том, что «сопротивление – это все то, что препятствует аналитической работе» [3. Фрейд, 1997] и «нет такой деятельности, которая не могла бы служить целью сопротивления» [Р. Гринсон, 1994] не оставляли никакой, хотя бы мало мальской, возможности для фальсификации психоаналитической теории. Идея сопротивления в данных формулировках претендовала на универсальность, поскольку любая попытка ее критики рассматривалась сама по себе в качестве сопротивления («если возражаешь, значит сопротивляешься»). Такое положение вещей обусловило довольно стремительное заимствование концепта «сопротивление» вновь появляющимися направлениями психотерапии. Этого соблазна не избежали даже основатели гештальт-подхода, заимствовав концепт сопротивления в процессе формирования нового психотерапевтического направления, хотя и сместив акцент на процесс контакта. Таким образом, категория сопротивления трансформировалась в понятие о формах прерывания контакта. Однако на поверку сущностные представления о сопротивлении прижились даже в гештальт-терапии.
При описании базовых положений диалоговой модели психотерапии, представляемой в настоящей работе, с неизбежностью возникает важный методологический вопрос: каким образом рассматриваемая психотерапевтическая модель будет соотноситься с концептом сопротивления? Будет ли идея сопротивления принята в традиционном его понимании или заимствована с некоторыми предварительными методологическими трансформациями? Полагаю, что концепт сопротивления в диалоговой модели психотерапии вовсе не является необходимым. Более того, использование его противоречит основным принципам диалогового подхода, например, принципу децентрализации власти, постулированному в более ранней работе, а также теории поля и представлениям о self, лежащим в основе данной модели. И, наконец, идея сопротивления в полной мере перекрывается самим центральным конструктом модели – контактом. При этом очевидно, что конструкт «способы организации контакта в терапевтическом поле» несоизмеримо шире и богаче, чем сама по себе категория сопротивления. Таким образом, то, что принято называть сопротивлением или формами прерывания контакта, в диалоговой модели приобретает вид формы организации контакта. Иначе говоря, мы имеем дело не столько с прерываниями терапевтического процесса, сколько с его продолжением доступными в настоящий момент для клиента способами. Более того, сам симптом с этой позиции следует рассматривать не как способ прерывания контакта, а как форму его организации.
Разумеется, такое положение вещей уже не позволит терапевту в трудных для него ситуациях терапевтической сессии ретироваться, спрятавшись за спасительную идею сопротивления. Более того, мы окажемся избавлены от соблазна возможных злоупотреблений концептом сопротивления, лежащих в основе тоталитарных деформаций (достигающих своего апогея в психиатрической сегрегации), при которых человек, обращающийся за психологической помощью, может быть лишен в значительной степени своих прав. И самое главное, конструкт «способы организации контакта» предоставляет значительно больше ресурсов для терапии – акцентируясь на актуальном способе организации контакта, терапевт получает доступ к осознаванию клиентом желаний, которые этот способ реализует, а также к процессу переживания. Очевидно, что в процессе следования за способом организации контакта клиент и терапевт получают возможность к его трансформации в более подходящие формы контактирования, адекватные текущему контексту поля.