Психотерапия и экзистенциализм. Избранные работы по логотерапии

Обратимся теперь к нашей основной теме – индивидуальной или групповой психотерапии в концентрационном лагере. Я не буду заострять внимание на том, была ли группа открытой или закрытой (в любом случае она не могла считаться открытой или закрытой – скорее, запертой). Также я не буду касаться «малой», а точнее «малейшей», импровизированной психотерапии во время перекличек, в строю, во рвах и бараках. Однако я хочу вспомнить о докторе Карле Флейшмане, который принял мученическую смерть в газовой камере Освенцима. Когда я познакомился с ним, его ум был занят одной заветной мыслью: как оказать психологическую поддержку вновь прибывшим заключенным? Поскольку я психиатр, организацию помощи он возложил на меня. Времени на размышления мне хватало, так что я развил эту идею до системы психической гигиены. Конечно же, нужно было скрываться от СС и держать все в тайне. Например, нам категорически запрещалось вынимать из петли повесившихся товарищей.

Важнее всего было предотвратить шок от попадания в лагерь. С этим мы более или менее справлялись: в моем распоряжении был целый штат опытных психиатров и социальных работников со всей Центральной Европы. Мне помогала и молодая женщина-раввин, ученица Лео Бека[152]. Звали ее мисс Йонас, и, насколько мне известно, тогда она была единственной или, по крайней мере, первой женщиной-раввином в мире. Она также встретила свой конец в Освенциме. Мисс Йонас обладала даром красноречия, и, как только нам сообщали о прибытии очередной партии, наш ударный отряд (как мы себя называли) отправлялся на холодные чердаки и в темные стойла бараков Терезиенштадта. Там, скорчившись, сидели на полу старые и немощные фигуры – само воплощение горя, и мы начинали разговаривать с людьми, чтобы они пришли в себя. До сих пор помню, с каким благоговением они слушали раввина. Мне врезалась в память одна старуха со слуховой трубкой в руке, с лицом, преисполненным надежды.

Мы уделяли особое внимание наиболее уязвимым заключенным: людям с эпилепсией и психическими расстройствами, «асоциальным» и прежде всего престарелым и обессиленным. Требовались специальные меры и приготовления, чтобы избавить их от психологического вакуума. Их внутреннее опустошение можно проиллюстрировать словами одной пожилой женщины, которая на вопрос о том, чем она занимается, ответила: «Ночью я сплю, а днем страдаю». Приведу только один пример борьбы с такими состояниями. Среди моих помощниц была филолог-англицист, которая беседовала с образованными стариками на иностранном языке, чтобы отвлечь от мыслей об их жалком положении.

Мы также организовали психотерапевтическую амбулаторию. Огромную роль в ее работе сыграл берлинский психиатр Вольф, лечивший пациентов по методу «аутогенной тренировки» Иоганна Шульца[153]. Он тоже умер в лагере от туберкулеза легких. В терминальной стадии заболевания Вольф вел наблюдения за своим состоянием и стенографировал их. К сожалению, человек, хранивший эти записи, тоже погиб. Я сам не раз прибегал к такой практике, чтобы дистанцироваться от окружавших нас страданий, в частности пытался их объективировать. Помню, однажды утром я вышел из лагеря, измученный голодом и холодом. Ноги в прохудившихся башмаках опухли от обморожения и гноились. Терпеть не было сил, мое положение казалось безутешным и безнадежным. И тут я представил себе, что стою за кафедрой в прекрасной просторной аудитории, светлой и теплой. Передо мной лица заинтересованных слушателей, и я собираюсь прочитать им лекцию «Опыт групповой психотерапии в концентрационном лагере», чтобы рассказать обо всем, через что прохожу в эти дни.

Поверьте, в тот момент я и надеяться не мог, что настанет день, когда я действительно выступлю с такой лекцией.

И последнее, но не менее важное: мы старались предотвратить самоубийства. Я организовал информационную службу, поэтому немедленно узнавал, если кто-то говорит о суициде или решился покончить с собой. Что же мы делали? Обращались к воле жить, побуждали заключенных продолжить существование и пережить заключение. Но в каждом случае выбор человека – мужественно жить или сдаться, устав от жизни, – зависел от веры в смысл собственного бытия. Девизом всей психотерапевтической работы в концлагере могло бы стать изречение Ницше: «Тот, кто знает “зачем” жить, выдержит почти любое “как”».