ПСС. Том 46. Дневник, 1847-1854

Марка человѣкъ лѣтъ 25, маленькой ростомъ и убогой; у него одна нога несоотвѣтственно мала сравнительно съ туловищемъ, а другая несоотвѣтетвенно мала и крива сравнительно съ первой ногой; несмотря на это, или скорѣе по этому, онъ ходитъ довольно скоро, чтобы не потерять равновѣсіе, съ костылями и даже безъ костылей, опираясь одной ногою почти на половину ступни, а другою на самую ципочку. Когда онъ сидитъ, вы скажете, что это средняго роста мущина и хорошо сложенный. — Замѣчательно, что ноги у него всегда достаютъ до пола, на какомъ бы высокомъ стулѣ онъ не сидѣлъ. — Эта особенность въ его посадкѣ всегда поражала меня; сначала я приписывалъ это⁵¹⁸ способности вытягиванія ногъ; но изучивъ подробно, я нашелъ причину въ необыкновенной гибкости спиннаго хребта и способности задней части принимать всевозможный формы. — Спереди каэалось, что онъ не сидитъ на стулѣ, а только прислоняется и выгибается, чтобы закинуть руку за спинку стула (эта его любимая поза); но обойдя сзади, я, къ удивленію моему, нашелъ, что⁵¹⁹ онъ совершенно удовлетворяетъ требованіямъ положенія сидящаго. — Лицо у него некрасивое; маленькая, показацки гладко остриженная голова, довольно крутой умной лобъ, изъ подъ котораго выглядываютъ плутовскіе, сѣрые, не лишенные огня глаза, носъ, загнутый концомъ внизъ, выдавшіяся толстыя губы и обросшій козлиной рыженькой бородкой подбородокъ — вотъ отдѣльно черты его лица. Общее же выраженіе всего лица: веселость, самодовольство, умъ и робость. — Морально описать я его не могу, но сколько онъ выразился въ слѣдующемъ разговорѣ — передамъ. — Еще прежде у насъ съ нимъ бывали отношенія и разговоры. — Въ тотъ-же самый день онъ пришелъ ко мнѣ, когда я⁵²⁰ укладывалъ вѣщи для завтрашней поѣздки. У меня сидѣлъ Япишка, котораго онъ боится, весьма справедливо полагая, что Япишка будетъ завидовать всему тому, что я дамъ Маркѣ. Марку я выбралъ своимъ учителемъ по кумыцки. — У меня до васъ, Ваше Сія[тельство], можно сказать (онъ любитъ употреблять это вставочное предложеніе), будетъ просьбица. — Что такое? — Послѣ позвольте сказать; а впрочемъ,— сказалъ онъ, одумавшись и теперь улыбаясь взглянувъ на Япишку, — ежели бы карандашикъ и бумажка, я могъ [бы] письменно.... — Я ему показалъ все нужное для письма на столѣ; онъ взялъ бумажку, сложилъ ноги и костыли въ какую-то одну неопредѣленную кучу, усѣлея на полу,⁵²¹ нагнулъ голову на бокъ, мусолилъ безпрестанно карандашъ, улыбался и съ большимъ трудомъ выводилъ на колѣнѣ⁵²² какія-то каракули; черезъ пять минуть я получилъ слѣдующее посланіе, разумѣется криво и кругло написанное, которое онъ подалъ мнѣ и, обратившись къ Япишкѣ, сказалъ, — Вотъ, Дядя, тутъ сидишь, да не знаешь, что писано. — Да, грамотѣй! — отвѣчалъ тотъ насмѣшливо. — «Осмѣлюсь просить Васъ, В[аше] С[іятельство], что ежели милость ваша будетъ, т. е. насчетъ дорожнаго самовара, и впередъ готовъ вамъ служить, ежели онъ старенькой и къ надобности не потребуется». — Улыбку, съ которой я ему сказалъ: «хорошо, возьми», онъ вѣрно принялъ за одобрительную его литературному таланту; потому что отвѣтилъ тоюже самодовольною и хитрою улыбкой, съ кот[орой] и прежде обращался къ Япишкѣ. — Вотъ и все. Ночью⁵²³ же разговоръ у насъ завязался слѣдующій. — Вы еще отдыхать не изволите? — Нѣтъ, не спится; а ты гдѣ былъ? — Тоже признаться сказать, спать не хотѣлось — по станицѣ прогулялся, зашелъ кой куда, да вотъ и домой шелъ. — Надо замѣтить, что я имѣлъ, позвавъ его [къ] себѣ и начавъ разговоръ, тайную цель — можетъ ли онъ быть моимъ Меркуріемъ и возьмется ли за это дѣло, которое, хотя я и зналъ, что онъ очень любитъ, не могъ назвать прямо по имени. У меня есть та особенность, что вѣщи, которыя я дѣлаю не увлекаясь, а обдуманно, я все таки не могу рѣшиться назвать по имени и прямо приступить къ нимъ. — Въ его же разговорѣ есть та особенность, что у него ихъ два: одинъ обыкновенный, который онъ употребляетъ⁵²⁴ въ случаяхъ не представляющихъ ничего особеннаго и особеннаго пріятнаго; при такого рода обстоятельствахъ онъ держитъ себя очень просто и прилично; — ежели-же рѣчь коснется чего нибудь выходящаго изъ⁵²⁵ колеи его привычекъ,⁵²⁶ то онъ начинаетъ говорить вычурными и непонятными, не столько словами, сколько⁵²⁷ періодами; при этомъ даже и наружность его совершенно измѣняется: глаза получаютъ необыкновенный блескъ, нетвердая улыбка искривляетъ уста, приходитъ всѣмъ тѣломъ въ движеніе и самъ не свой. Разговоръ и разсказъ Марки очень забавенъ,⁵²⁸ особенно его ходатайство для K. Л., который б[ылъ] къ нему «очень приверженъ» и который, добившись желаемой цѣли, по слабости здоровья не могъ воспользоваться трудами Марки. —