Читаем ПСС. Том 55. Дневники и записные книжки, 1904-1906 гг. полностью

Смерть есть пробужденіе.302 Сейчасъ, теперь, живя, я нахожусь въ томъ положеніи, въ к[оторомъ] нахожусь, когда сплю. Мнѣ кажется, что я303 переживаю разныя событія, состоянія, но все это ничто и есть только произведеніе моего пробужденія. Мнѣ кажется, что есть время, пространство,304 а этого ничего нѣтъ, есть только пробужденіе. И что вся моя жизнь не временна, я почувствую, сознаю въ моментъ пробужденія — смерти.

Такъ что же жизнь? И что же наши старанія жить такъ или иначе? И что мы должны дѣлать? Одно:305 знать, что жизнь наша не во времени и пространстве, a внѣ ихъ. А зная это, я невольно буду жить тѣмъ, что внѣвременно, внѣпространственно: разумомъ и любовью, — тѣмъ, что единитъ людей. Разумъ единитъ людей тѣмъ, что приводитъ ихъ къ единству; любовь — тѣмъ, что306 влечетъ къ соединенію со Всѣмъ.

Но, скажутъ, если смерть есть пробужденіе или, скорѣе, пробужденіе — смерть, то, понявъ, что человѣкъ спитъ, онъ проснется только отъ того, что сознаетъ себя спящимъ, какъ это и бываетъ въ сновидѣніяхъ.

Однимъ сознаніемъ того, что онъ въ этой жизни спитъ, человѣкъ не можетъ разбудить себя отъ жизни, т. е. умереть, какъ это бываетъ при кошмарѣ (пожалуй, съ этимъ можно сравнить самоубійство); но человѣкъ можетъ, какъ и во снѣ, понимать, что онъ спитъ, и продолжать спать. И въ этомъ главное дѣло человѣка. Понимать, что все временное и пространственное — сонъ, и что настоящее въ этомъ сновидѣніи только то, что внѣ пространства и времени: разумъ и любовь.

17/VII 04. Я. П.

Все также мало пишется. Кое что думаю и немного работаю предисловіе. Былъ въ Пироговѣ. Сер[ежа] не спокоенъ, противится. И тяжело и ему и другимъ.307 Дорогой увидалъ дугу новую, связанную лыкомъ, и вспомнилъ сюжетъ Робинзона — сельскаго общества переселяющагося. И захотѣлось написать 2-ю часть Нехлюдова. Его работа, усталость, просыпающееся барство, соблазнъ женскій, паденiе, ошибка, и все на фонѣ робинзоновс[кой] общины. Записать:

1) Какъ трудно установить всѣ свои отношенія къ условіямъ жизни, къ308 предмет[амъ], животн[ымъ], въ особенности къ людямъ. Установишь къ однимъ — разстроишь съ другими. Какъ309 невозможно описать правильн[ый] кругъ по окружностямъ,310 а нужно описать его изъ центра, такъ и съ установленіемъ отношеній къ міру.311 Найди центръ и установи отношеніе каждой части окружности къ центру — и будутъ правильны312 отношенія всѣхъ частей окружности между собою. Такъ и установи отношеніе къ Богу — и установятся всѣ отношенія къ міру, главное, къ людямъ.

2) Нынче ночью думалъ о нравствен[ности]. Нравственность, добро — это начало всего, Богъ, по Аrnold’у which makes for righteousness.313 Изъ этого все. А несчастные матерьялисты хотятъ вывести нравственность изъ ничего. —

3) Соціализмъ, помимо сейчаснаго облегченія положенія рабочихъ, есть проповѣдь учрежденія внѣшнихъ формъ, будущаго экономич[ескаго] устройства человѣческихъ обществъ. И потому il a beau jeu.314 Все представляется въ будущемъ, безъ содержанія и осуществленія въ настоящемъ, кромѣ борьбы за улучшеніе жизни рабочихъ. Главная ошибка въ пониманіи соціализма то, что смѣшиваютъ подъ этимъ понятіемъ двѣ вещи: а) борьба съ эксплуатацiей капитала315 и [б)] воображаемое движеніе къ осуществлен[iю] соціалистическаго строя.

Первое — полезное и естественное дѣло, второе — невозможное,316 фантастическое представленіе.

18 Іюля 1904. Я. П.

Вчера нездоровил[ось], не обѣдалъ. Захватился, какъ говорилъ Нѣмецъ. Нынче хорошо. Сейчасъ сижу въ своей комнатѣ и издалека слушаю неумолкаемый разговоръ и знаю, что разговоръ этотъ идетъ съ ранняго утра и будетъ идти до поздняго вечера, и шелъ317 и вчера, и 3-го дня, и раньше, и всегда, и будетъ идти до тѣхъ поръ, пока говорящимъ не нужно будетъ работать. И главное, все сказано, говорить нечего. Одно средство наполнять разговоръ это говорить злое про отсутствующихъ или спорить зло съ присутствующими. Ужасное бѣдстйіе праздность. Люди созданы такъ, чтобы работать, а они, создавъ рабовъ, освободились отъ труда, и вотъ страдаютъ, и страдаютъ не одной скук[ой] и болтовней, но атрофіей мускуловъ, сердца, отвычкой труда, неловкостью, трусостью, отсутствіемъ мужества и болѣзнями.

Но это только тѣ страданія, кот[орыя] себѣ наживаютъ праздные люди, а сколькихъ лучшихъ радостей они лишаются: трудъ среди природы, общеніе съ товарища[ми] труда, наслажденіе отдыха, пища, когда она идетъ на пополненіе затраченнаго, общеніе съ животными, сознаніе плодотворности своего труда.... Моя жизнь погублена, испорчена этой ужасной праздностью. Какъ бы хотѣлось предостер[ечь] другихъ отъ такой же погибели.

Ахъ, какъ бы хотѣлось написать ІІ-ю час[ть] Нехлюдова! — Записать:

Перейти на страницу:

Все книги серии Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 томах

Похожие книги

Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное
Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза
Темные силы
Темные силы

Писатель-народник Павел Владимирович Засодимский родился в небогатой дворянской семье. Поставленный обстоятельствами лицом к лицу с жизнью деревенской и городской бедноты, Засодимский проникся горячей любовью к тем — по его выражению — «угрюмым людям, живущим впрохолодь и впроголодь, для которых жизнь на белом свете представляется не веселее вечной каторги». В повести «Темные силы» Засодимский изображает серые будни провинциального мастерового люда, задавленного жестокой эксплуатацией и повседневной нуждой. В другой повести — «Грешница» — нарисован образ крестьянской девушки, трагически погибающей в столице среди отверженного населения «петербургских углов» — нищих, проституток, бродяг, мастеровых. Простые люди и их страдания — таково содержание рассказов и повестей Засодимского. Определяя свое отношение к действительности, он писал: «Все человечество разделилось для меня на две неравные группы: с одной стороны — мильоны голодных, оборванных, несчастных бедняков, с другой — незначительная, но блестящая кучка богатых, самодовольных, счастливых… Все мои симпатии я отдал первым, все враждебные чувства вторым». Этими гуманными принципами проникнуто все творчество писателя.

Елена Валентиновна Топильская , Михаил Николаевич Волконский , Павел Владимирович Засодимский , Хайдарали Мирзоевич Усманов

Проза / Историческая проза / Русская классическая проза / Попаданцы