Читаем ПСС. Том 55. Дневники и записные книжки, 1904-1906 гг. полностью

4) Церковь, чтобы придать себѣ несвойственную ей силу, признала за собой внѣшнюю непогрѣшимость. И это-то признаніе и губитъ ее теперь. Будучи непогрѣшима, она не можетъ каяться и потому несетъ на себѣ всѣ свои грѣхи (казни, обманы, ложь) и, чтобы скрыть ихъ,493 влѣзаетъ въ еще большіе грѣхи и лжи и путается въ нихъ.

5) Въ нравственномъ мірѣ494 очень обыкновенны недоразумѣнія, по кот[орымъ] причины принимаются за слѣдствія и слѣдствія за причины: самое обыкновенное видѣть, какъ люди думаютъ искренно, что они недовольны міромъ, когда они только недовольны собой; или жалѣютъ жертвы жестокостей людскихъ, когда въ сущности достойны жалости и жалки мучители, а не жертвы; или люди думаютъ, что они боятся за будущее, а они только боятся, недовольны прошедшимъ. И еще много есть такихъ обмановъ.

6) Много разъ говорено, но всегда поражаетъ прямо противуположное истинѣ сужденіе большинства объ истинной вѣрѣ и ересяхъ. Вездѣ мож[етъ] б[ыть] истинное религіозное чувство, но только не въ соединенной съ государствен[нымъ] насиліемъ церкви.

7) Врачебная наука и практика составляетъ также, какъ пьянство, милитаризмъ, роскошь и угнетеніе рабочи[хъ], одно изъ величайшихъ бѣдствій нашего времени и однаго со всѣми другими бѣдствіями происхожденія: именно, отсутствія религiи, т. е. признан[ія] своего положенія въ мірѣ. Основа разумнаго (религіознаго) пониманія жизни есть memento mori,495 память о смерти, — нестолько память, сколько пониманіе краткости и убѣгаемости жизни. Врачебная же наука должна смотрѣть только на жизнь, отъискивая средства продлить ее. И этотъ взглядъ усвоивается толпой. Кончается же тѣмъ, что продлить жизнь медицина не достигаетъ, а достигаетъ только того, что портитъ жизнь, лишая ее разумнаго пониманія; не говорю уже о нравственныхъ ужасахъ страха заразъ и нелѣпыхъ теорій заразительныхъ бактерій.

8) Разницы между людьми въ тѣлесномъ отношеніи очень мало, почти нѣтъ; въ духовномъ огромная, неизмѣримая.

9) Величіе земныхъ благъ, к[оторыми] пользуется человѣкъ, соразмѣрно тѣмъ злодѣяніямъ, к[оторыя] онъ совершилъ и совершаетъ. Неронъ, Екатерина, Орловы, Наполеонъ, Рокфелеры и т. п.

10) Всякое страданіе можетъ быть преодолѣно духовной силой, п[отому] ч[то] страданіе имѣетъ предѣлъ, духовная же сила безпредѣльна.

11) Меня часто поражаетъ та увѣреннос[ть], съ к[оторой] люди, желающіе считаться христіанами, отрицаютъ законъ непротивленія злу насиліемъ, тогда какъ безъ этого закона все христіанство разсыпается, какъ машинка, изъ к[оторой] вынута пружина, державшая все вмѣстѣ. Законъ непротивленія есть только примѣненіе къ жизни закона: не убій. Если только допустить право защиты силой отъ насилія, то нельзя уже запретить убійство. «Онъ хотѣлъ убить меня или другаго». «Онъ собирал[ся] убить меня или другаго, надо остановить е[го],496 и нѣтъ другаго средства кромѣ497 насилія». Стоитъ допустить это, и убійство разрѣшено. Всѣ заповѣди Христа суть только приложеніе къ жизни заповѣди не убій; 1) Не гнѣвайся, 2) не прелюб[одѣйствуй], 3) не клянись, 4) не противься, 5) люби враговъ....

Все это видѣлъ во снѣ. —

Сталъ опять не въ обычное время, а среди дня, ночи молиться, призывать Бога, просить Его. И мнѣ это хорошо очень. Знаю, что я верчусь съ землею, а не сводъ небесн[ый] съ звѣздами, а всетаки записываю движенія звѣздъ. Знаю, что Онъ не личность, да я личность, и какъ въ астрономіи, такъ и тутъ знаю, что не ошибусь. И дѣлаю открытія. Мнѣ очень хорошо.

12 Дек. Я. П. 1904. Е. б. ж.

[12 декабря 1904. Я. П.]

Духовно меньше хорошо, отъ того что не могу привыкнуть къ мысли, что моя дѣятельность кончена. Надо нетолько примириться, но радоваться. Значитъ, Богъ не хочетъ. Записать надо. Теперь 1-й часъ. Запишу завтра.

13 Дек. 1904. Я. П. Е. б. ж.

Живъ, но пропустилъ много дней. Нынче 22 Дек. 1904. Я. П.

Немного началъ:498 «Единое на Потребу» и началъ не дурно, но не было охоты продолжать. Еще написалъ нѣсколько писемъ. Боюсь, огорчилъ Мол[оствову]. Работалъ надъ «Кругомъ Чтенія», вписалъ Спинозу. — Записать надо многое, главное, то радостное, твердое, ясное, почти всегда любовное состояніе, въ к[оторомъ] нахожусь. Вотъ ужъ именно: откуда мнѣ сіе? За что, при моей гадкой жизни, такъ много счастія?

1) Богъ отвѣчаетъ только тому, кто говорить съ нимъ наединѣ. Нельзя разсказать другому своего отношен[iя] къ Богу. Какъ только тайна нарушена, прекращается отношеніе.

2) Есть люди, к[оторые] пользуются религіей для честолюбія, корысти, властолюбія, но есть и такіе, к[оторые] пользуют[ся] ею для забавы, для игры. Эти ужасны.

3) То значеніе, к[оторое] въ наше время приписывается молодежи и женщинамъ, происходитъ отъ того, ч[то] старые мущины не знаютъ, что хорошо, ч[то] дурно. Молодежь и женщины, по своей горячности и легкомыслію, думаютъ, что знаютъ. Старики и рады вѣрить имъ.

Перейти на страницу:

Все книги серии Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 томах

Похожие книги

Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное
Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза
Темные силы
Темные силы

Писатель-народник Павел Владимирович Засодимский родился в небогатой дворянской семье. Поставленный обстоятельствами лицом к лицу с жизнью деревенской и городской бедноты, Засодимский проникся горячей любовью к тем — по его выражению — «угрюмым людям, живущим впрохолодь и впроголодь, для которых жизнь на белом свете представляется не веселее вечной каторги». В повести «Темные силы» Засодимский изображает серые будни провинциального мастерового люда, задавленного жестокой эксплуатацией и повседневной нуждой. В другой повести — «Грешница» — нарисован образ крестьянской девушки, трагически погибающей в столице среди отверженного населения «петербургских углов» — нищих, проституток, бродяг, мастеровых. Простые люди и их страдания — таково содержание рассказов и повестей Засодимского. Определяя свое отношение к действительности, он писал: «Все человечество разделилось для меня на две неравные группы: с одной стороны — мильоны голодных, оборванных, несчастных бедняков, с другой — незначительная, но блестящая кучка богатых, самодовольных, счастливых… Все мои симпатии я отдал первым, все враждебные чувства вторым». Этими гуманными принципами проникнуто все творчество писателя.

Елена Валентиновна Топильская , Михаил Николаевич Волконский , Павел Владимирович Засодимский , Хайдарали Мирзоевич Усманов

Проза / Историческая проза / Русская классическая проза / Попаданцы