Пташка

Вот как выглядела война. В ней не было ничего прекрасного и благородного, вопреки всем песням, сложенным мужчинами об этом жестоком ремесле. Смелость, доблесть, бесстрашие оставались лишь красивыми словами, а наяву была растерзанная плоть и покореженный дух. Изуродованные, плачущие люди, встречающие свой конец в муках и испражнениях.

Гнеда поднялась, чтобы проведать стрельца, но остановилась в растерянности. Его подстилка пустовала. Дыхание девушки сделалось прерывистым, и она тщетно открывала рот, судорожно пытаясь перехватить воздуха. Нынче Гнеда видела много смерти, но почему-то именно гибель этого незнакомого мальчишки переполнила какой-то предел. Не видя ничего вокруг и не помня себя, девушка ринулась к дверям. Она выскочила во двор и застыла, привалившись спиной к простенку.

От тлеющих пепелищ поднимался горький дым. В блеклых сумерках тихо и торжественно падал снег, наряжая Стародуб в скорбные белые одежды.

Сперва Гнеда подумала, что ей помстилось: уж больно были похожи на призраков люди, показавшиеся в воротах. Их было трое – того, что в середине, поддерживали с двух сторон товарищи. Усталость и изнеможение изменили поступь мужчин, но Гнеда впервые за эти бесконечные часы почувствовала трепетание радости в груди, потому что с их приближением стало ясно: это был княжич. Справа он опирался на Бьярки, человек же слева был облачен в иноземные одежды, и по темному раскосому лицу девушка с изумлением распознала в нем сарына. Сзади бежали слуги, но ни Бьярки, ни его мрачный степной помощник и не помышляли перепоручить им свою ценную ношу. Да, Гнеда теперь хорошо видела, что Стойгнев почти не шел сам, всецело положившись на прихрамывающих поводырей. Голова княжича была опущена, и ветер разметывал вороные пряди, перебирая их снегом.

Из терема навстречу им кинулись люди князя и, подхватив Стойгнева у еле держащихся на собственных ногах воинов, бережно переместили его в гридницу. Появление княжича мигом подняло дух раненых, которые приветствовали своего вождя восторженными восклицаниями.

– Куда вы несете меня? – раздался слабый, но властный голос.

– В твои покои, господин, – был ответ слуги. – Тебе нужен отдых, княжич, раны твои нуждаются в утешении.

– Нет, оставьте меня здесь, – приказал Стойгнев. – Я хочу быть среди моих братьев.

Челядь бросилась исполнять повеление княжича, и вскоре он уже лежал на самом лучшем месте возле очага, укутанный в меховые одеяла. Еловит подошел, собираясь осмотреть его, но Стойгнев остановил знахаря движением руки. Он закрыл глаза, призывая все оставшиеся силы, и с трудом размежил побелевшие непослушные губы:

– Это Сонкур[128], мой брат из степи. Он спас мне жизнь. Позаботьтесь о нем.

Выдохнув последние слова, княжич, сомкнув веки, откинулся на подушки, и Еловит тотчас бросился к нему. Гнеда посмотрела на молодого сарына, который дерзко встречал не слишком-то дружелюбные взгляды залессцев. Несмотря на заступничество Стойгнева, он по-прежнему оставался кочевником, пришедшим воевать их землю и полонить их родных.

Сонкур стоял, гордо подняв голову, которую венчала длинная черная коса, собранная на затылке. Узкие глаза степняка холодно поблескивали, и в его повадке было что-то от дикого зверя, в любой миг готовящегося отразить нападение или напасть самому. Гнеда ни разу до этого не видела кочевников, о которых слышала так много страшного, но теперь была вынуждена признать, что этот юноша с высокими скулами и смуглой обветренной кожей оказался по-своему красив.

Как и остальные, девушка недоумевала, что значили слова княжича и почему сарын вдруг решил спасти врага и пойти против своих соплеменников. Быть может, он рассчитывал на награду или богатый выкуп. Между тем люди безмолвствовали, и это молчание с каждым мигом становилось все более зловещим. Пожалуй, Сонкуру могло бы прийтись худо, если бы положение не спас Бьярки. Он сделал шаг вперед, заслоняя сарына собой.

– Брат моего брата – мой брат, – жестко сказал он, с вызовом оглядывая своих людей. Слышали, что велел княжич? Позаботьтесь о нем. Живо! – прикрикнул боярин.

Несколько слуг тут же кинулись устраивать ложе для чужеземца, и как раз вовремя, потому что Сонкур покачнулся и, если бы его не подхватили, непременно свалился бы наземь. Несмотря на всю показную воинственность, он был изможден и ранен.

– Гнеда, быстрее, сюда! – послышался зов Еловита, и девушка вздрогнула, встретившись вдруг глазами с Бьярки, который только теперь заметил ее.

На него страшно было смотреть. Из рассеченной брови к заплывшему глазу сбегала запекшаяся брусничная струйка, половина лица багровела, разбитая нижняя губа безобразно распухла. Его одежда под кожаным доспехом была изодрана, а сам он весь измазан в грязи и крови.