Пташка

Никто ничего не знал. Даже сюда не доходили точные известия, и по Стародубу уже гуляли всевозможные слухи о том, что город вот-вот падет, что княжич и его дружина разбиты или, напротив, что сарыны дрогнули. Неизвестность убивала, и Гнеда не могла смотреть на лицо Славуты, которая постарела за эти часы на несколько зим. Казалось, часть жизни покинула ее сразу после того, как Судислав, отведя семью в самое безопасное место в городе, ушел на битву, а она, не таясь и не стыдясь никого вокруг, повисла на шее мужа, не в силах разжать рук. Поэтому-то Славута, помутившаяся в своем горе, и согласилась отпустить Гнеду, пообещавшую разузнать новости. Лишь немного погодя боярыня опомнилась, осознав, что может ждать беззащитную девушку на улицах опустевшего, раздираемого врагом города, но Гнеды уже было не сыскать.

Та же, пытаясь расспрашивать встречных о судьбе залесского войска, получала столь противоречивые ответы, что до правды было не доискаться, а многие лишь отмахивались от нее или просто смотрели как на сумасшедшую. Единственным способом узнать истину было увидеть самой, и девушка решила бежать к стене.

Возле пылающих городней творилась суматоха. Люди носились от реки с ведрами и ушатами, пытаясь затушить пожар. Где-то поблизости раздавались стоны и рыдания. Гнеда принялась судорожно оглядываться в поисках любой посудины, в которой можно было бы удержать воду, но нашла лишь жалкий обгорелый ковшик, с которым и полетела вниз, к полынье. По дороге она едва не опрокинула бежавшую наверх бабу, а у реки чуть не угодила в прорубь, поскользнувшись на обледеневшей лаве[124].

Когда девушка, едва не плача, прибежала наверх, прижимая к груди свою жалкую ношу, к ее удивлению, прежней сумятицы и неразберихи как не бывало. Люди стояли цепочкой и передавали ведра на забрало, которое, кажется, и гореть стало меньше. Всем распоряжался маленький сухонький человечек, лицо которого показалось Гнеде смутно знакомым. Он же остановил метнувшуюся было наверх девушку и поставил ее в ряд к остальным тушившим.

– Шибче, шибче! – покрикивал он сорванным голосом, сам перехватывая тяжелое ведро и передавая его дальше. – Поднажмем!

Кажется, их слаженная работа приносила свои плоды, и через некоторое время пламя перестало полыхать, и теперь только дым, серый и зловонный, поднимался от тлеющей стены.

– Сдюжили, братцы, – объявил наконец их предводитель, тяжело утираясь рукавом и нашаривая рукой опору, чтобы присесть.

Горожане начали расходиться, и Гнеда, вспомнившая о цели своей вылазки, ринулась наверх.

Обычно охранявшаяся лестница нынче оказалась совершенно пуста, и девушка беспрепятственно вскарабкалась по ней, лишь оступившись несколько раз на наледи. Ее руки, черные от сажи, онемевшие после студеной воды, до сих пор тряслись от непомерного напряжения.

На месте поджога зияла уродливая черная дыра, крыша проломилась, но укрепления все еще держались. Поодаль лежал огромный чан, в котором на случай приступа врага готовился горячий вар, нынче весь израсходованный на усмирение пожара. Пол усеивали стрелы, камни и пепел. Воинов было немного. Кто-то приник к скважне[125], иные перебегали по пряслу[126] или полулежали, прислонившись к деревянному валу.

Гнеда, натужно дыша, сделала шаг, чтобы выглянуть наружу, когда рядом с ней в стену вонзилась стрела. Девушка замерла, боясь шелохнуться. В тот же миг кто-то грубо схватил ее за шкирку и с силой поволок вниз.

– Куда ты, бестолковая! – закричал на нее тот самый человек с пожара. – Али жизнь не мила? Там смерть, а она суется в самое пекло, дурища!

Он злобно оттолкнул девушку и сам пронырнул на стену. Тут Гнеду озарило. Ведь это был тот самый лекарь, что врачевал ее руку. Словно в подтверждение мыслей девушки, он появился, волоча за собой лучника. Глаза Гнеды расширились от ужаса, когда она увидела бледно-зеленое лицо воя и хвост стрелы, торчавший из груди. Воспоминания неожиданной волной едва не сбили с ног, и, чтобы устоять, девушка быстро прикрыла нос и рот, лишь бы не слышать сырой сладковатый запах крови.

– Что, занемогла? – с презрительной усмешкой бросил лекарь. – Посторонись!

– Я помогу, – сдавленно ответила Гнеда, не обращая внимания на его желчные слова.

Она была обязана взять себя в руки. Что сказал бы Фиргалл, видя, как она, дочь воина, малодушно лишается чувств при виде крови? Сделав несколько глубоких вдохов, девушка подхватила раненого с другой стороны. Теперь она видела, что тот был только подростком, не старше Жирко, худым и легким.

Оказалось, что внизу, чуть в отдалении, стояла телега, в которой уже лежало несколько человек, откуда, видимо, и доносились слышанные Гнедой стоны. Девушка догадалась, что лекарь собирал их, пока не был вынужден прерваться на тушение огня.

Погрузив стрельца к остальным, человек, не взглянув больше в сторону Гнеды, спешно принялся отвязывать лошадь.

– Господин, – позвала девушка, – прости, не знаю твоего имени. Однажды ты помог мне, хоть, должно быть, и не помнишь. Позволь нынче помочь тебе!

Человек смерил ее нахмуренным взглядом.