Пташка

В доме у боярина Войгнева всегда было множество рабов из степи. Большая часть продавалась или раздаривалась, но некоторые становились домашними слугами. Впрочем, челядью кочевники были плохой. Непокорные и хитрые, они вечно норовили утечь обратно в свои голые поля, да еще и умыкнуть лошадей, которых почитали друзьями более близкими и надежными, нежели людей.

Воспоминание из далекого детства защемило грудь Ивара. Мало кто знал, но у княжича был еще один побратим. Жив ли он теперь? Каким стал? Ивар помнил его тощим черноглазым пареньком. Сам он был слишком мал, чтобы понимать: сыну знатного боярина не пристало водить дружбу с колодником, но достаточно велик, чтобы видеть, что с человеком делает несвобода.

Глаза Кучука[115] всегда оставались какими-то больными, даже когда они вместе играли в пыли в лодыжки или по пояс мокрые ловили раков в прибрежных камышах. Маленький сарын, в отличие от своего друга, никогда не забывал, на каком положении живет в доме боярина, да ему и не давали забыть.

Заметив неподобающую близость сына с маленьким рабом, Войгнев решил продать Кучука, и тогда Ивар сделал единственное, что ему оставалось. Он никогда не пожалел об этом – ни тогда, когда голодным просидел несколько дней в запертой клети, ни теперь, имея на руках кровь соплеменников степного побратима. Ивар помог Кучуку выкрасть из конюшни лошадь и бежать в поле. Только тогда, в неверном свете занимающегося утра и еще не поблекших звезд, он впервые увидел, как глаза Кучука загорелись и ожили, будто тот оправился от тяжелой хвори, а сам степняк вдруг стал выглядеть выше и взрослее. Он был наконец свободен и счастлив.

Ивар тряхнул головой, прогоняя нахлынувшие воспоминания. Ни к чему размягчать сердце, когда на пороге стоит опасность.

Лют принял новости холодно и спокойно, но княжич видел, как обескровело на миг лицо старого воина. Ивар был обижен, но не удивлен тем, что князь оставил Стародуб не на него, своего наследника, а на боярина. Отношения между отцом и сыном никогда не ладились, но, видят Небеса, вины Ивара в том было немного. Тем не менее княжич не тревожился и не усматривал в Люте Рознежиче соперника. Несмотря на молодость, Ивара любили в Залесье, пожалуй, куда больше Войгнева, и после смерти отца, которая – Ивар трезво сознавал – была не за горами, молодой князь Стойгнев получит поддержку людей. За ним стояла не только крепкая дружина, собранная из сыновей вятших семей, но и могучий род Бьерна во главе с Судимиром, его кормиличем.

Последним, припрятанным до поры, но от этого не менее действенным, как засапожный нож, оружием оставалась женитьба. Нужно было суметь выбрать так, чтобы род жены стал надежной подмогой ему и княжеству, и поиск супруги, угодившей бы всем – ему, отцу, боярам и залесцам, – был той горькой чашей, что Ивар все не решался испить. Судимир прочил ему союз с северянской княжной, стародубские бояре тянули каждый в свою сторону, надеясь сосватать княжичу дочь от собственного рода, а Ивара между тем больше занимал лязг мечей, нежели звон свадебного подгарника[116].

Ивар сдвинул брови, чувствуя, что мысли его вновь далеки от насущного. Вместе с наместником они договорились вборзе выслать в поле сторожевой отряд, чтобы упередить набег или хотя бы вызнать, где стоят сарыны и какова их сила. Князю же отправили самого быстрого гонца, но оба они отлично сознавали, что помощь прийти не успеет.

Ратникам велели оставаться начеку, чтобы в любой миг быть готовыми выйти против неприятеля. Людей же до времени решили не пугать, но кажется, слухи о кочевниках стали расползаться по городу, словно пламя по соломе. Вскоре в каждом дворе началось смятение и суматоха. Под плач сдернутых с печи детей увязывались пожитки и наскоро зарывалось в скудельных горшках в еще не оттаявшую землю серебро или иное добро. Часть жителей решило уходить в леса, часть – укрыться в городе, и вскоре княжеский двор наводнился толпой. Иные желали спрятаться за толстыми стенами детинца, другие требовали известий, а прочие, вооружившись кто чем сумел, явились под руку княжича, полные решимости оборонять свои семьи и дома.

В гриднице собралась дружина княжича, а следом подоспели отцовские бояре. Судимировичи были здесь же, насупленные и суровые, но все как один подобранные и сосредоточенные в своей мрачной решимости. Ивару любо было смотреть на эту троицу, среди которой он вырос и каждого из коих почитал за родного брата. Вот кто не подведет и не ударит в спину.

Остальная молодь, взбудораженная и с горящими глазами, слонялась по гридне, словно стая выжлецов[117], почуявших близость зверя. Казалось, еще немного, и они начнут поскуливать от нетерпения.

Совсем по-иному глядели мужи Войгнева. Их посеревшие лица были полны тревоги, глубокие морщины пролегли меж бровями. У каждого за спиной стояли большие семьи, челядь, деревни, и всякий из них знал, что значит для мирного люда набег сарынов. После скупых слов приветствия сразу перешли к делу.