Пташка

На четвертые сутки пути над их головами сомкнулись огромные лапы исполинских елей, жесткие иголки которых видали дюжину зим, не меньше. Фиргалл пресно заметил, что лес прозывается Лихоманником, и Гнеда угрюмо согласилась с таким именем. Несмотря на то что день стоял в разгаре, здесь господствовал полумрак. Нижние одряхлевшие ветви и стволы заросли седым лишайником, ставшим пристанищем смолевок, корнежилок и прочей ползающей и бегающей твари. Землю обволакивал густой колтун мхов, в который намертво впутались сухие ветви валежника. Никакой дороги, разумеется, не было и в помине, однако Фиргаллу удалось напасть на остатки некогда существовавшей тропки.

Всю светлую, если, конечно, ее можно было так назвать, часть дня они двигались без остановок. Ревнивые старухи-ели, казалось, не пропускали сюда ни единого солнечного луча, и путники понимали, что на землю спускалась ночь, только когда тени проплывавших мимо деревьев и неправдоподобно высоких ягодников вовсе исчезали в непроглядной тьме. Тогда Фиргалл выбирал более-менее возвышенное место, и они привычно устраивали суровые постели, подгребая под себя свалявшуюся хвою и пахнущий грибами мох, и, не разводя костра, ломтевали свои скромные припасы. Злой, возвращаясь с охоты, тоже пристраивался неподалеку и после обстоятельного обряда чистки клюва и оперения задремывал на ближайшем дереве.

Сид, казалось, вовсе перестал смыкать глаза, отговариваясь необходимостью оставлять дозор на время сна. Гнеда воинственно возразила, что бремя ночного бдения следовало разделить поровну, и была удивлена, когда Фиргалл покорно прикорнул на своей лежанке. Резко проснувшись спустя несколько часов и осознав, что постыднейшим образом задремала, девушка услышала тихий, слегка задумчивый голос:

– Спи, до рассвета еще далеко.

На исходе была вторая седмица путешествия, и, по расчетам Фиргалла, вскоре им предстояло выехать из Лихоманника и повернуть на запад, где начиналась дорога на Стародуб. Новый день занимался довольно непримечательным образом, и ничто не выделяло его из вереницы таких же однообразных будней. Гнеде уже начинало казаться, что мрачный неприветливый лес никогда не кончится, когда спутники неожиданно выехали на открытую, освещенную солнцем поляну. Бабочки-белянки кружились в причудливом танце над искрами звездчатки и желтыми пятнами ястребинки, и этот вид настолько разнился с унынием предыдущих дней, что девушка, не помня себя от внезапно нахлынувшего восторга, сорвалась со спины Пламеня, кубарем скатившись в высокую траву. Фиргалл даже не успел окликнуть ее, когда послышалось шипение воздуха, рассекаемого стремительным полетом. Одновременно раздался надрывный крик пустельги.

Гнеда в испуге выпрямилась, все еще касаясь руками пурпурных столбиков дербенника. Улыбка так и застыла на губах, не успевая угаснуть вслед за глазами.

Обе лошади стояли с пустыми седлами. Фиргалла нигде не было видно.

Девушка замерла, потерянно глядя перед собой. Осознание случившейся беды затопило Гнеду тем оглушительнее, чем счастливей она была лишь миг назад.

Два долгих шага к Ска.

Гнеда уже знала, куда надо смотреть.

Сид лежал на земле за оградой иссохшихся былин, что стояли колом, определяя очертания его не успевшего подготовиться к падению тела. Прямо из груди торчало длинное древко, и ветер равнодушно шевелил перья орлана-белохвоста, из которых вырастало красноватое ушко стрелы.

Гнеда бухнулась на колени, в ужасе приближая трясущиеся руки к бездвижно лежащему опекуну. Из его горла раздался хрип, запекшиеся губы с трудом разделились, и девушка услышала то, во что превратился серебристый голос:

– Беги… Беги же!..

Она отпрянула, вскочив на ноги, и тут же обернулась, спиной почувствовав угрозу.

На нее надвигались сразу двое. Рослые мужчины, одетые по-дорожному – в штаны, мягкие кожаные сапоги, темные рубахи и короткие плащи. У одного, что был на полголовы выше сообщника, на перекидном ремне у левого бедра висело крепкое налучие, из которого торчало плечо лука, пославшего смертоносную стрелу Фиргаллу. Справа его хлопал по ноге набитый колчан. У второго на перевязи Гнеда заметила ножны. Они шли на плюгавого мальчишку, поэтому даже не потрудились вооружиться, справедливо посчитав, что обойдутся голыми руками. Шли спокойным, размеренным шагом, постепенно немного расходясь в стороны, окружая на всякий случай. На рожах всплыли приторные ухмылки.

Гнеда запоздало рванулась, отчаянно пригнувшись в надежде увернуться от метнувшейся к ней лапы.

– Лови щенка! – услышала девушка позади себя сиплый голос.

На ней были лишь подпоясанная рубаха и штаны, делавшие стать неясной. Волосы скрывала войлочная шапка, грозившая слететь на бегу. В голове мелькнула трусливая мысль: лучше было сразу умереть там, парнем. Теперь-то они догонят, и тогда про легкую мужскую смерть можно забыть.

Гнеда всегда бегала ладно. Детство в Перебродах научило. Попробуй-ка защитись от целой своры дюжих откормленных мальчишек! Только резвые ноги и выручали, ведь коли догонят, не отбиться. Вот и теперь она знала, что, если не вырвется от погони, – погибель.