Пташка

Гнеда, пользуясь тем, что они наконец остались наедине, торопливо и сбивчиво пересказала Фиргаллу суть дела, обрисовав их положение. Сид лишь сомкнул веки, показывая, что все понял, но девушка видела, как мало ему понадобилось времени, чтобы утомиться, и оставила его отдыхать. Наставник находился все еще слишком близко к зыбкой грани между жизнью и смертью, и Гнеда боялась даже дышать на него.

Тем не менее с этого дня Фиргалл действительно потихоньку пошел на поправку. Он начал понемногу принимать пищу и уже спустя несколько дней велел Гнеде помочь ему подняться. В конце концов она и Гореслав сдались и разрешили больному встать на ноги, выведя его во двор. Сид был еще очень немощен и бледен, и его худоба бросалась в глаза, заставляя сердце девушки сжиматься от жалости. О возвращении прежнего здоровья пока не было и речи.

Гореслав хоть и не отличался особой словоохотливостью, все же исподволь пытался выведать у Гнеды о ней и о Фиргалле, что настораживало девушку. Она всячески старалась сохранить равновесие между своим зависимым положением и безопасностью, по-прежнему не испытывая к хозяину ни расположения, ни доверия, силясь не сболтнуть лишнего, при этом не обидев Гореслава.

К концу подходила уже вторая седмица их пребывания в лесной избушке. По заведшемуся порядку Гнеда и хозяин сидели возле костра, прихлебывая из кружек пахучий медвяный взвар. Их подопечный благополучно уснул, и теперь двое по обыкновению вели неторопливую беседу. Видимо, одинокая жизнь в лесу давала о себе знать, и Гореслав был рад любому обществу. По первости Гнеда опасалась, что он начнет проявлять к ней страшившее ее мужское внимание, но, к счастью, хозяин вел себя на удивление безразлично. Этот странный человек, по его словам, отказался от богатого выкупа, продолжал ходить за Фиргаллом да заодно кормил все это время и гостей, и двух лошадей. Ясное дело, что Гнеда посулила Гореславу достойную награду по выздоровлении наставника, да и сам хозяин был не слепой, видел, небось, и каковы кони, и богатый наряд и оружие Фиргалла. И все равно девушку снедало сомнение и беспокойство.

Гореслав о себе почти ничего не рассказывал, но, как поняла Гнеда, семьи у него не было. В Перебродах к холостым людям относились без почтения, даже вдового Катбада за глаза осуждали, что снова не женился. Это тоже не придавало в глазах девушки доверия залесцу.

– Отчего ты так не любишь сидов, Гореслав? – спросила Гнеда, прерывая затянувшееся молчание.

Ночь была звездная и безлунная. Идти в душную избу совсем не хотелось.

Гореслав презрительно скорчил лицо. Как ни удивительно, но за прожитые бок о бок дни между Гнедой и хозяином установилась странная близость, вызванная их вынужденным общежитием и совместным делом. Оба знали, что далеки от истинной откровенности, но это не мешало им вести ежедневные беседы, где каждый строго блюл собственные границы дозволенного.

– Я-то застал еще те времена, когда мы с ними воевали. Ну, воевали, может, громко сказано, – поправился он, поймав удивленный взгляд девушки, – а стычки нет-нет да и бывали. И то понятно, соседи. Меж соседями разве может не быть грызни? Но замятня не случилась бы, коли не сидовская ведьма.

Гнеда вздрогнула и поплотнее укуталась в плащ, не отрывая взора от собеседника.

– Как князь взял в жены чужеземку, так все беды и начались. И голод, и засуха, и сарыны. И ведь нет чтобы помереть спокойно, нет, и его в могилу свела, окаянная!

Гнеда не знала, что сказать. Она настолько привыкла думать о матери как о чистейшем безупречном создании, что была изумлена тем, как кто-то мог относиться к Этайн иначе. Хорошо, что Фиргалл не слышал святотатственных речей залесца, иначе тому бы не поздоровилось.

– И все же ты спас одного из них, – выдавила девушка.

– Я человеку помогал, а не сиду, – возразил Гореслав. – Встреться он мне в бою, думаешь, я бы его пощадил?

– В бою – то иное. Там все друг другу враги, – тихо промолвила Гнеда. – Странно, что ты все зуб точишь, ведь это дела давно минувших дней, – осторожно вернула она разговор обратно.

– Молодой я тогда был, – почти извиняясь, усмехнулся хозяин, – прошлое ярко перед глазами стоит, точно вчера случилось. Хорошо жилось при старом князе.

Девушка замерла, боясь спугнуть неожиданную откровенность собеседника. Теперь нужно было поддержать это неверное пламя, подбросив несколько тонких и сухих веточек.

– Да и при нынешнем не хуже, – сказала она как можно невиннее.

Судя по взлетевшим к переносице кудлатым бровям, вместо веточки Гнеда швырнула сырое полено.

– Кто ж спорит, – огрызнулся он, разом подобравшись, – а только кабы не она, по сию пору Яромир бы сидел, – зло прошипел Гореслав, глядя в огонь. – Что теперь без толку лясы точить. Былого не вернешь, курицу в яйцо не впихнешь.

Хозяин поднялся и резко плеснул в затухающий костер остатки из кружки. Разочарованно глядя в удаляющуюся спину, Гнеда подумала, что тот легкий непринужденный разговор, который так хорошо удавалось вести Фиргаллу, был, оказывается, целым искусством.