Пташка

– Батюшка Жук, да шею ему надо свертать, и вся недолга! По прошлому-то году какого нам разбоя коршун учинил! А этот еще небось тапереча нарочно напустит свою птицу окаянную. Хватай его да отворачивай башку! – раздалось сбоку, и Гнеда, к своему изумлению, узрела вполне миловидную пожилую женщину, от которой меньше всего ожидаешь таких кровожадных речей.

Поняв, что дело заходит далеко и люди не на шутку взбудоражились, Гнеда сгребла Злого в охапку и с силой подбросила в воздух.

– Лети, Злушка, лети скорей! – крикнула она ему вдогонку, даже позабыв придать голосу хоть малое подобие мужественности. – Совсем вы здесь одурели, пустельги от коршуна отличить не можете! – заорала Гнеда, чувствуя, как глаза застилает пелена. – Да он ведь крошечный и только добро делает, на мышей охотится!

– А мы его сейчас стрелой, – раздался с крыльца насмешливый голос, показавшийся…

Резко развернувшись, Гнеда увидела, как со ступенек поднимается человек, одновременно натягивая тетиву небольшого лука. Не помня себя и не раздумывая ни мгновения, девушка кинулась на него, вышибая оружие из рук. Лук отскочил на землю, и в резко наступившей тишине она услышала свистящий выдох. Улыбка постепенно сползала с лица молодого мужчины, стоявшего в полушаге и буравящего ее холодным немигающим взглядом. Только теперь, с запозданием, которое, наверное, будет стоить ей жизни, Гнеда поняла, что он натянул тетиву вхолостую и не собирался стрелять, намереваясь лишь позабавиться. На его щеке медленно, будто цветок, распускалось красное пятно от удара, который девушка нанесла нечаянно, задев юношу в своем бездумном порыве. Но эти мысли проносились, не затрагивая сознания. Все было неважно, потому что напротив нее стоял Бьярки.

Гнеда сглотнула и провела грязным кулаком по лицу, стирая навернувшиеся слезы. Голос рассудка кричал, что она должна повиниться сейчас, вымолить хоть на коленях его прощение и убраться подобру-поздорову из проклятой усадьбы. Но в ушах все еще стояли несправедливые оскорбления, которыми осыпал ее Жук, и насмешки дворни за спиной, а самое главное, он, Бьярки, посмел целиться в ее маленького друга, не сделавшего этим людям ничего дурного.

Гнеда почувствовала, как волна ярости пробивается через все заслоны, и, вопреки здравым доводам, вместо слов раскаяния у нее вырвалось:

– Силы много не надо в беззащитную птаху стрелы метить, а глузду – и того с ноготок.

Тишина стала такая, что, кажется, куры и те перестали клевать. Лицо Бьярки побелело, отчего след от удара заалел пуще прежнего, а у носа проступили бледные веснушки. Те самые, которые… Но Гнеда снова не успела додумать, потому что злые глаза юноши сузились, и он выплюнул:

– Ах ты, пащенок!

За словами тут же последовал сильный толчок, и Гнеда с жалобным всхлипом отлетела в сторону. Кто-то из женщин взвизгнул, а кровожадная старушка в страхе закрыла рот рукой. На мгновение что-то похожее на сострадание промелькнуло в очах Бьярки, но тут же исчезло, когда он заметил, что его обидчик устоял на ногах.

– Да тебе, я вижу, жизнь не мила, лапотник? – медленно выговорил Бьярки, надвигаясь на девушку и безотчетно ощупывая пустое пространство возле левого бедра, где обычно висел меч. Нынче он был в своем доме и ничего кроме ножа за поясом не имел.

Гнеда держалась за ушибленное плечо, с ужасом понимая, что он просто убьет ее сейчас, голыми руками, и ей некого в этом винить, кроме себя самой. Девушка сдавленно вдохнула, лихорадочно сопоставляя в уме свои знания. Если это усадьба Судимира, то Бьярки, выходит, кто? Глаза Гнеды судорожно пробежали сверху вниз по телу юноши. Чистая голубая рубаха из тонкого сукна, под которой на шее виднелась белая горловина нижней сорочки. Пояс, расшитый блестящими узорчатыми бляхами, сапоги на ногах. Это явно не было одеждой челядина.

Оценивающий взгляд Гнеды не укрылся от Бьярки и только сильнее взбесил его.

– Что пялишься? – прошипел он сквозь зубы и, быстро нагнувшись, вытащил из-за голенища плетку.

От страха у девушки начал подрагивать подбородок. «Повались ему в ноги, проси пощады!» – вопило внутри, но вновь, будто повинуясь какому-то нашедшему на нее безумию, Гнеда прерывающимся голосом выкрикнула:

– А я вижу, ты на безоружных только горазд нападать!

По рядам зевак прошел восхищенный ропот, а откуда-то послышалось тихое, но разборчивое:

– Остер топор, да и сук зубаст!

Красивые брови Бьярки изогнулись у переносицы, и, кажется, удивление на миг заслонило собой ярость.

– Жирко, – не отрывая взгляда от сжавшейся девушки, приказал он, – а ну принеси два меча, что похуже, из оружейной, живо!

Белобрысый отрок, стоявший среди зрителей, сорвался и со всех ног помчался куда-то. Бьярки с холодной усмешкой продолжал смотреть на Гнеду, и девушка прилагала все усилия, чтобы выдержать взор его голубых, как цветок льна, глаз.