Птенчик

В мае 1952 года два старшеклассника подожгли лес на следующий день после того, как по указу мэра в «трясине» закрыли бар и мотель, в которых они собирались развлечься в ночь выпускного, но администрация города запретила пожарным приближаться к месту возгорания. Через пятьдесят пять лет, когда Деренвиль погрязнет в трупах, один из тех пожарных, доживавший свой век в доме престарелых, расскажет агенту ФБР и школьному психологу, каким необычным выдалось то утро. «Вызов поступил в 5.20 утра. В 5.24 мы уже были на «мёртвой дороге», когда этот лощёный слюнтяй из администрации, секретарь мэра, бросился под колёса, размахивая своими кривыми руками. Он сказал, что мэр не хочет, чтобы мы тушили лес, мол, бог благоволит нашему городу, и «трясина» исчезнет сама, без участия извне. Их в администрации не волновало, что забор отскочит как пивная крышка и пламя перекинется на дома. Что такое дюжина трупов бедняг, заимевших землю не в центре, а в «трясине», против сотен тысяч долларов, которые можно будет высосать с болванов, именуемых туристами? Они, эта говённая администрация, наверняка бы поставили засранцам, устроившим пожар, памятник, если бы «трясина» сгорела, но она не сгорела. Огонь, пожиравший лес, должен был вырваться, чтобы сожрать дома в «трясине», но он по какой-то неведомой причине попёр в центр, словно хотел сожрать не «трясину», а город, центр города, понимаете? Нельзя уничтожить то, что изрыгнул дьявол, потому что это «что-то» умеет защищаться, и в мае 1952 года оно защищалось. Слюнтяй орал как поросёнок на бойне, умолял нас остановить огонь до того, как он выйдет за пределы «трясины». Часы моего напарника показывали 5.37 утра, когда мы закончили тушить пожар, и 5.38, когда у слюнтяя оторвался тромб, и он скончался на месте».

В августе 1954 года мэр велел засыпать водохранилище, от которого несло так, будто в него сливалось дерьмо со всего мира. Камни, песок, бытовой мусор, ненужные вещи, – туда кидали всё, что не жалко; старьё, что прежде пылилось на чердаках, летело в воду и превращалось в деньги – администрация платила полдоллара за мешок отходов и целый доллар, если тащили что-то покрупнее, вроде старого пылесоса или железного хлама из гаража. На два дня водохранилище стало помойкой, а на третий выплюнуло жителям всё, что они ему принесли. Отец Криса Беннета как раз выходил из бара, когда водохранилище заурчало, пуская огромные вонючие пузыри, и взорвалось, подобно унитазу, напичканному петардами. В ужасе мужчина забежал обратно, сообщил бармену и двум посетителям о конце света, закрыл дверь и не отпускал ручку, пока урчание не стихло, и запах тухлой воды не пробрался в окна. Позже они узнают, что звон бьющегося стекла, который они слышали, был от бутылок, выкинутых водохранилищем на крышу бара, и что им повезло: «трясина» сохранила им жизнь. В тот день погибло семь человек: пятерым ученикам начальной школы камни и садовые гномы пробили виски, горло библиотекаря продырявили две ножки от табуретки, а на голову механика приземлился «лассаль» без колёс и мотора, который днём ранее он под аплодисменты закатил в водохранилище.

Последующие попытки освободить Деренвиль от «трясины» обошлись без жертв, но тоже закончились неудачей.

В 1959 году мэр умер от инфаркта – обычное дело для человека со слабым сердцем, но суеверные жители верили, что его поглотила «трясина», которой он объявил войну, объявил войну и проиграл. Новый мэр не питал иллюзий насчёт города, и «трясину» оставили в покое.

Риккардо прищурился: даже днём «мёртвая дорога» казалась страшной и опасной, и он не понимал, как Оскар и другие «старшие ребята» ходят по ней по ночам и не боятся, что из-за кованого забора на них выскочат «трясиновцы», прирежут их и спрячут трупы в тёмном лесу.

Риккардо оглянулся: за ним Олм стрит, Деренвиль, Далия, родители или Карла, впереди – неизвестная часть города, в которой он ни разу не был.

<Плевать>

Он покатил вперёд, содрогаясь от шороха леса, ускорился, когда Олм стрит осталась далеко позади, и едва успел остановиться, когда «мёртвая дорога» кончилась. Риккардо думал, что «мёртвая дорога» – это всё, что тянется от «трясины» до Олм стрит, и удивился, осознав, что у неё есть конец, после которого начинаются дороги самой «трясины» – наваленные невпопад бетонные пласты с торчащими петлями.

Риккардо слез с велосипеда и потащился вниз, чувствуя, как футболка на спине становится мокрее с каждым шагом не от жары, но от страха; он боялся этой тишины, этой неизвестности, но продолжал идти из принципа и назло самому себе и помчался, уверенный, что у него откажет сердце, и гонимый жуткими фантазиями об ужасной смерти, обязательно с пытками и зловещим смехом, как в фильмах, которые показывали поздно вечером, когда в одном из домов открылась дверь, и хозяин, так и не выглянувший наружу, между приступами надрывного кашля закричал что-то о боге, грехе и возмездии, закричал, что все отправятся в ад, где будут целовать дьявола под хвост.