Птенчик

Имя «девочки» Норвелл не называл, но мать решила, что он имеет в виду Карлу. Она поговорила с супругами Феррера, и они согласились, чтобы по вторникам Риккардо приходил к ним в дом. Риккардо не возражал: лучше Карла, чем девушки, которые сменяют друг друга быстрее, чем ты запоминаешь их лица, или, что хуже, исчезают, когда ты привыкаешь к ним.

Далия уволилась. С балкона родительской спальни Риккардо наблюдал, как она изъяснялась с его матерью во дворе. Мать, не любившая конфликты с работниками, восприняла её добровольный уход с облегчением: Далия избавила её от поиска причин, которыми она обосновала бы увольнение. Когда их взгляды с Риккардо пересеклись, Далия странно дёрнула головой, не то приветствуя его, не то показывая к нему своё отвращение. Риккардо, поборов желание кивнуть ей, проскользнул в спальню.

– Они что, – Карла хихикнула, – сдают плешивый костюм в аренду?

Парковочные места для велосипедов пустовали, а у входа в «Крабовый утёс» покачивался мальчишка лет десяти. Он задрал широкие штанины «крабового» костюма, в котором утопал, и напевал «Бена» Майкла Джексона.

– Извините, но мы заклыты! – сообщил мальчик, когда они подошли к нему. Он картавил, что придавало ему некое очарование. – Плиходите к нам вечелом на день длузей!

Риккардо присел перед ним.

– Как тебя зовут? Ты же брат Игоря, верно? – спросил он. – И что такое день друзей?

– Угу, я Джон. А вы?

Карла усмехнулась.

– Ты не выговоришь, малявка.

Риккардо взял Джона за руку.

– Я Риккардо.

– Ли…,– Джон осознал, что не справится с двумя «р» в его имени, поэтому прервал обращение. – День длузей это вечел, когда незнакомые между собой лебята общаются и веселятся. Плиходите! У нас будут танцы и конфеты! Встлечаемся в семь!

Риккардо выпрямился.

– Спасибо за приглашение.

Джон запел с отрывка, на котором остановился.

Риккардо поправил его плюшевый капюшон, и они с Карлой направились к её дому.

– День неудачников, а не друзей, – сказала она.

– Почему?

– А у кого ещё нет друзей, Рикки? Только у неудачников!

Он посмотрел на неё.

– У меня нет.

– Неправда! У тебя есть я! А у меня есть ты, – Карла прильнула к нему. Под их ногами чавкали блестевшие на солнце лужи.

*

Тем же вечером

Карла расстроилась, когда Риккардо прервал их игру в «Монополию». Он сослался на головную боль, хотя Карла всё поняла и без его оправданий. «Ты пойдёшь туда, на эту встречу?» – спросила она, собирая карточки. «Не знаю. Скорее да, чем нет», – ответил Риккардо, пряча глаза от её испытующего взгляда. «Хорошо тебе повеселиться. Провожать не буду», – Карла понесла коробку с игрой к лестнице. В гостиную она не спустилась.

Риккардо попрощался с Гаспаром, варившим на кухне «полезную воду». «До свидания, мистер Феррера!» – крикнул Риккардо, поднимаясь с дивана. «Удачи, Риккардо!» – отозвался Гаспар и тут же выругался: кипящая вода попала ему на руку.

Дома Риккардо позвонил матери. Он хранил список из шести номеров в книге, которую ему подарил кузен деда: мужчина грезил разведением куриц и, несмотря на протесты брата, пытался приобщить к своей любви Риккардо. Отец, узнав, кому посвящена книга, посмеялся, а, когда Риккардо сказал, что выбрал книгу для списка случайно, схватил с полки первую попавшуюся, отец отметил, что сам Господь направлял его руку: заменой книги о курицах могла бы стать лишь книга о чудовищах; он не скрывал, что презирает кучку азартных женщин, врывающихся в его жизнь раз в два месяца, чтобы раскинуть покерные карты на его обеденном столе.

Четыре попытки закончились неудачей: по трём номерам никто не взял трубку, на четвёртом мужчина с ирландским акцентом ответил, что Риккардо, похоже, ошибся цифрой, потому что никаких женщин в этой скромной обители, где проживают три бравых ирландца, не наблюдалось с 1964 года. И только набрав предпоследний номер из списка, Риккардо услышал писклявый голос миссис Бейнц, прорезавшийся сквозь звон бокалов.

«Аллоооууу», – гласные буквы в её исполнении превращались в потерявшую вкус жвачку.

«Миссис Бейнц, добрый вечер, это Риккардо…».

Она завопила раньше, чем он договорил.

«Альбааааа! Твой сын звонит!».

Недовольство матери Риккардо ощущал, даже находясь в нескольких улицах от неё.

«Да?» – мать придала голосу фальшивую нотку радости.

«Мам…».

Головная боль, выдуманная для Карлы, становилась реальностью.

«Что?» – фальшь исчезла. Привычное раздражение матери почти приободряло.

«В «Крабовом утёсе» сегодня праздник. Можно я схожу на него?».

«Ты беспокоишь меня по таким пустякам?».

Риккардо поддел край тарелки с крошками сэндвича.

<Я не знаю, что для тебя пустяк, а что серьёзная проблема. Я не уверен, что ты не назовёшь пустяком моё предсмертное состояние, если я пораню ногу и у меня начнётся заражение крови>

Он осторожно опустил тарелку и вновь поддел её край.

«Я подумал, что ты захочешь знать».

Хлопок открывшейся бутылки в доме миссис Бейнц и последовавшие за ним крики женщин – безобразно громкие, будто женщины склонились над Риккардо и кричали ему в ухо, напугали его: он дёрнул рукой, тарелка перевернулась и упала на пол.