Птенцы

Такое не следовало говорить в столь многолюдном собрании. Уже нынче вечером эти слова будут пересказаны во многих домах. "Лутшие люди новогородские" поймут, что военное поражение переходит в экономическое и политическое. В системное.

Не "пришли-пограбили-ушли", а - "жизнь поменяли".

***

"Если на Святой Руси человек начнёт удивляться, то он остолбенеет в изумлении и так до смерти столбом и простоит" - бывший рязанский и тверской вице-губернатор знал о чём писал.

В состояние "столба" и пришли присутствующие. К ночи "остолбенели" уже и жители новогородские.

До этого все были уверены, что всё будет по-прежнему. Кого-то убьют, кого-то по миру пустят, князю в кормление побогаче землицу дадут... Но глубоких реформ - никто не ожидал.

В договорах с князьями:

"А бес посадника ти, княже, волостии не роздавати, ни грамотъ даяти"; "Аволостии ти, княже, новгородьскыхъ своими мужи не держати, нъ держати мужи новгородьскыми; а даръ от техъ волостии имати"; "...ни сёлъ ти держати по Новгородьскои волости, ни твоей княгыни, ни бояромъ твоимъ, ни твоимъ дворяномъ".

Эти формулы из середины следующего, 13-го в., из договора с братом Александра Невского. Там же и отсылка к первоисточнику, к "грамотам Ярослава", которые князь, принимая договор с Новгородом, "целовати" должен.

"Умный смотрит в будущее, а мудрец прозревает грядущее".

"Умных" здесь было немало. И среди "победителей", и среди "побеждённых". Некоторые почуяли: повеяло. Мудростью. Грядущего.

"Оно всегда, к себе манящее,

находится не за горам.

Давай испортим настоящее,

И будущее будет с нами!".

Пришло время "испортить" настоящее.

***

Глава 638

Собрал бы Ропак вече, сказал бы: в посадники - Твердилу. Они бы приняли. Уйдёт войско - вышибли бы и князя, и его посадника. Но если вотчины отберут... да не у одного боярина, передав владения брату-сыну-племяннику, а у многих! Да отдадут чужакам, да нескольким... Чтобы земли вернуть надо будет тех чужаков выбить. И своих, кто землю получит - тоже. А чем? Хоругвей-то собрать не с чего. А коли ещё и суд княжеский, и верхушка вся им ставленная... то и вовсе погибель.

Показав этим людям вот такое будущее - наивно надеяться на их покорность. У них - почти у всех! - отбирают их природное, исконно-посконное!, право драть со смердов три шкуры. Ставят с простолюдинами вровень. Вбивают. Втаптывают. В "народ новгородский". Который будет судить не свой сват-брат, а какой-то... кем-то ставленный.

Одинаково! В одном суде? По одному закону? Несправедливо!

Против этого они будут биться до смерти, зубами грызть. Даже и просто произнесённое такое слово - терпеть неможно!

Ох, заскрипят, завизжат нынче же по всем дворам да закоулочкам новогородским - ножи булатные под оселками да точилами.

Но вот прямо тут новгородцев нет, совет - войсковой. Кричать-спорить-доказывать, интересы новгородские отстаивать, кроме самого князя Новгородского - некому.

-- Что ж, сказано интересно. Ещё чего посоветуешь?

-- Коли есть на то твоя воля, то надлежит поступить с людьми духовными, кто воров на деяния их благословлял, клятву крёстную изменническую принимал, татей-крамольников отпевал - тако же.

-- Что?! Да ты сопля, на кого руку-то поднимаешь?! На самое наше святое! На церковь нашу православную! Гнать! Княже, вели гнать еретика-паскудника батогами! Чтоб замолк! Замолчь, выблядок!

***

"Есть что-то всеобъемлющее в этом выражении: "Помалкивайте"" - "Посмертные записки Пиквикского клуба" здесь не читали и, даже, не написали. Но я вспоминаю, что вспомнилось. И пересказываю ребятишкам.

А уж реакция на вопль "замолчь!" из постороннего источника - у моих ребят отработана. Поскольку такие агрессивные бородатые "мастера затычек" встречаются в здешней жизни часто.

***

Ропак морщился от боли в ноге и внимательно рассматривал крикуна. Воевода с Витебска. Мда, не знал, что он настолько... с местными попами спелся. С Григорием-местоблюстителем или с кем другим?

"Молчание - наряд умного и маска глупого".

А этот и маску снял.

Взглянул влево. Молчит. Ряженный или замаскированный?

-- А ты, твоё Высокоблагословение чего скажешь?

Протопоп Теофил, иногда откликающийся на странное прозвище Чимахай, присланный Антонием Черниговским для организации окормления ратей на походе и, ежели Господь победу дарует, то и проповеди мирной средь овец заблудших в Новагороде, смотрел сурово.

Странный мужик.

Страшный.

На лице - синюшный рубец от обморожения. Сухопарый, сутулый, длиннорукий. Вовсе не мягкое, благостное лицо и фигура городских попов, к которым привык Ропак. Но главное: взгляд. Острый взгляд настороженного волка. Все воинские попы от него шарахаются. Да и гридни избегают. А вот Всеволжские ему рады. И он им улыбается!

Н-ну... пытается. Такой мордой улыбнуться... кобеля цепные со страху писаются.

Из первых дел, которые пришлось разбирать Ропаку в Новгороде - убийство Теофилом монаха. Монах кричал что-то непотребное на площади. Подошёл Теофил и негромко велел замолчать. Один раз. Тот не послушал, протопоп ударил. Кулаком. Один раз. Откачать не смогли.