Птенцы

Ропак с ненавистью смотрит на бывшего Торопецкого, а ныне своего Новогородского, только что поставленного, тысяцкого. Ну что ты пристал? У меня нога болит! Стоять не могу! А ты про этих... про падаль воровскую, пока живую...

Вчера, уже за полночь добрался до опочивальни.

Сударушку на постелю? - Какие бабы?! Тут бы только упасть и не шевелиться! Никого не видеть и не слышать. Никого, никуда... - счастье!

Уже сквозь сон, услышал, как сапоги с него снимают.

-- Пантелей, ты чего не спишь?

-- Тебя ждал.

Да уж. Неразговорчив сынок растёт. Весь в меня.

-- Дело какое?

-- Ага. Тряпицу на ране переменить.

У Ропака не было сил пошевельнуть ни рукой, ни ногой. Просто сидел, привалившись к заботливо подложенным под спину подушкам, смотрел, как парнишка отмачивает тряпицу.

-- Слушай. Тут всеволжские да суздальские говорили. Хотят землю Новогородскую растеребанить. А ты что скажешь?

Пантелеймон подозрительно рассматривал закоревшую, с пятнами гноя, повязку, сокрушенно качал головой.

-- Ты бы, княже, полежал бы денька три. А то добегаешься. До встречи с господом. Да... А насчёт земель... твоя забота, тебе решать. Только надо самому понять - чего ты хочешь, цель твоя какая?

-- Хм... Цель? Это тебя так Воевода учил?

-- Ага. Сперва пойми - чего хочешь. Потом проложи туда тропку. Потом пройди не сворачивая.

-- Цель? Моя цель - быти князем Новогородским. У-ой!

-- Эта... не отмокла тута, прости. Ну. Ты ж уже князь? Достиг, чего хотел? Ставь цель новую.

-- Достиг... Войско уйдёт - они опять восстанут. Всех наших вырежут. И тебя тоже.

Пантелей поднял глаза, внимательно посмотрел на Ропака. Улыбнулся. Нехорошо. Как давеча улыбался сотник Всеволжский. Как год назад улыбался в Киеве сам Воевода.

Ещё один волчонок растёт. Волк - в моём доме, под моей рукой. Мой ручной волк.

-- Эт им... недешево встанет.

И замолк. Аккуратно промыл руки в шайке с горячей водой, протёр маленький ножик тряпочкой, остро пахнущей вином. Поковырял им в ране. Оттуда потёк гной. Ропак не сдержал... выражений. Юный лекарь, продолжил, не поднимая глаз и отвлекая посторонней беседой страждущего от болезненных впечатлений:

-- Теребанить-то давно начали. С Киева ещё. Ты ж братьям Псков и Юрьев отдал. Потому что самому тебе всех здешних земель не удержать. Такой кус - не прожевать. А какой - прожевать? Чего они хотят-то?

-- Они-то. У-ух... Не дави так.

-- Надо. Выдавить гной с раны. И чего ж они...?

-- Братец Рюрик хочет Шелонскую пятину. С Луками. Братец Мстислав - половину Водской. С Копорьем. Искандер сказал, что Боголюбский хочет Бежецкую. С Мологой, Волочками и Новым Торгом. А твой... ы-ых... "Зверь Лютый"... Ну, ты Пантелей, весь в него! По живому же...!

Ропак смахнул пот, выступивший от ощущений в ране. И сам-то не труслив, не слаб. Много чего в жизни довелось попробовать, пережить, перетерпеть. Но вот так, по живому... крепко Воевода своих вестовых учит. Птенчики, у-уй!, из выводка "Зверя Лютого". Ни своей, ни чужой крови не боятся.

-- Терпи. Всё. Теперь новую повязку наложу. Так что там Воевода Всеволжский?

Парнишка явно отвлекал внимание. Но ответить надо.

-- Всю Обонежскую пятину хочет. Со Свирью. Да ещё верх Водской. От Невы к полуночи. Да ещё весь берег по Западной Двине. Аж по Усвяты.

Пантелеймон аккуратно намазал костяной лопаточкой на тряпку мазь из корчажки. Примерился.

-- Эт не моего ума дело. Ты - князь, как скажешь - так и будет.

Ропак дёрнулся, когда горячая мокрая ткань легла на больную ногу. Пантелей принялся заматывать рану, продолжая развлекать князя:

-- По моему понятию, главные враги тебе - бояре. Главные из них - кто торг с Двинской землёй ведёт. Оттуда меха, деньги, там их люди. Их опора. Ежели те места отдать Воеводе - он их начисто выведет. Тогда и здешний остаток силы иметь не будет. Не сильно туго?

Лекарь оглядел повязку, довольно хмыкнул - аккуратно получилось. Поднял глаза и вдруг ласково улыбнувшись, попросил:

-- Ты... эта... не скачи сильно. А то опять заболит. Худо будет. Ежели с тобой что...

И принялся собирать тряпки и инструменты.

Ропак откинулся на подушке. Как-то... на душе потеплело. Вот, есть же... кто обо мне заботится. Душой своей. Именно что обо мне самом, а не о вотчинах да о милостях. И боль в ноге успокаивается. И вообще... жить - можно.

-- Погоди. А с остальными как?

-- С братьями-то? Отдать. Всё, что им для дела надобно. Для твоего дела. Но не более.

Отдать. Всё.

Для дела. Но не более.

Хитро сказано. Точно.

Теперь бы понять: "не более" - это сколько?

Боль отступила, перестала дёргать, ушла.

Пришла накопившаяся усталость. Навалилась, накатила.

Спать.

"Утро вечера му...".

В последующие дни в Городище обсуждалось несколько вариантов раздела "Новгородского наследства". Победителям было очевидно, что оставить эту землю как есть - нарваться в ближайшее время на новый кровавый мятеж.

Решение вырисовывалось многослойное:

- уничтожить наиболее активных противников, нескольких казнить публично-воспитательно, повесить;

- выселить остальных противников, подальше, чтобы не вернулись;