Птичка-в-клетке (СИ)

— Ты должен любить ясную спокойную погоду, — задумчиво проговорил Маирон, — ты и сам так ясен и спокоен… Расскажи мне о себе. Что хочешь, что посчитаешь безопасным и не важным. Я хочу узнать тебя, — доверчиво, с некой надеждой, и при том словно хищно, словно затая дыхание, спросил Волк. — Я хочу убедиться, что ты тот, каким кажешься, что ты ясная звезда в моих ладонях, что ты тот, каким был Замысел о вас.

Со странной смесью муки, надежды и то ли тоски, то ли ненависти, Волк всматривался в Лагортала. Это будет его пленник. Его, до последней капли крови, Волк никому его не отдаст, и все остальное… Тайна Нарготронда нужна, но город никуда не денется, о нем известно важное, и другое приложится, но что вот и правда ценность и важность — Светлый. Один Светлый важнее всех тайн этих гордецов и глупцов. И Волк доберется до этого Света, он обретет эту тайну, он покорит этого пленника, а все его спутники будут лишь средствами.

Тёмный заговорил иначе, чем прежде — назвал его терпеливым, ясным и спокойным; взгляд и тон Саурона переменились, стали живыми… и тоскливыми. Лагортал изумлялся про себя: что он мог сказать столь важного? Явно же — сказал… не тайное, не полезное Ангамандо, а именно нечто важное для этого умайа. Хотя чуть раньше он только фыркал в ответ на предложение поговорить о погоде. Что он такого сказал? Анор, Исиль и звёзды… Наместнику Моринготто важны светила, или он некогда, до своего падения, хорошо знал Ариэн либо Тилиона? Нолдо в первый момент был обескуражен; затем напомнил себе — это могло быть хитростью, нужно было внимательно следить за собой и не расслабляться. Рассказать о себе, безопасное… Можно было попробовать. Если не говорить ничего о своей жизни в Нарготронде и том, что могло оказаться полезным… Имя его Саурон уже знал, значит, об этом — можно сказать…

— Я нередко состязаюсь с другими — в беге, скачках, плавании. Многих обхожу, но лучше, если среди соперников есть тот, кто быстрее меня — тогда есть за кем гнаться и кого поздравлять потом. Конечно, можно состязаться и с самим собой, но тогда меньше заметно, чего достиг, — это казалось ему чем-то обыкновенным, что нельзя использовать…

Волк, подавшийся сначала вперед, взял себя в руки, выровнял дыхание, выпрямился, отпил вина.

— Ты любишь состязания, любишь бороться, умеешь проигрывать. Это заслуживает уважения.

«Ты будешь моим», — Волк хотел обладать этим эльфом, и тем Светом, что был в нем. А если не получится… «Я сам растерзаю тебя, я буду лакать кровь из твоих ран, твой Свет умрет вместе с тобой, зажатый меж моих зубов».

— Ты можешь назвать мне имя своего Лорда? Вряд ли это тайна, но я хотел бы знать, кого ты славишь своим именем.

О Кирионе Волк словно забыл и только сейчас понял, усилием воли отгоняя от себя наваждение и одержимость Лагорталом.

Сейчас вопрос был важным, но… была ли это тайна? Лагортал помедлил, тоже отпив вина. И заметил, что трапеза близится к завершению — тарелки и кубки почти опустели.

Саурон уже знает, что в отряде есть Верные как Финрода, так и Ородрета, и погибших Ангрода и Аэгнора. Знает, что он, Лагортал, тоже нарготрондец. Что, вероятно, сделает умайа, если назвать имя Лорда? Лагортал не знал этого и, помедлив, произнёс:

— Хорошо… Государь Фелагунд, — чувствуя, что дальше стоит быть осторожнее, и вместе с тем продолжая внутренне удивляться перемене, спросил, частью ради защиты от вопросов, что могли быть опасными, частью… потому что не понимал происходящего, частью и желая узнать. — А ты можешь рассказать о себе… нечто неважное и неопасное?

— Я слышал много хорошего о твоем Государе, — задумчиво ответил Маирон. — Может быть, однажды удастся и его увидеть… И конечно, я отвечу тебе. Что бы ты хотел знать? — Волк был столь щедр и взволнован, полон предвкушения, захвачен своим пленником, что был готов, и правда, пойти ему навстречу. Не просто сказать нечто по своему желанию, что принесет пользу, а сделать шаг… доброй воли, можно сказать, открыться этому нолдо.

Нолдо удивился ещё более. Он не ждал, что умайа предложит ему самому задать вопрос.

— Я не знаю, о чём ты готов сказать… Скажем, я бы спросил тебя о том, был ли ты хорошо знаком с Тилионом, но станешь ли ты говорить? — он знал, что Саурон был некогда учеником Аулэ, а не Оромэ, но вместе с тем в нём было нечто от охотника… ещё более — хищника, но это сейчас, когда перед ним был умайа, слуга Моргота. А — прежде?

— Тилион… мы никогда не были по настоящему близки. Он слишком… непостоянен, — Маирон поморщился, подбирая слова. — Я всегда интересовался результатом, а Тилиону нравился сам процесс. Я считал это потерей времени.

Умаиа был удивлен, что «гость» спросил не о насущном, не о войне, не о крепости, а о столь давних вещах. Впрочем… это был поступок действительно Светлого. Лагортал прощупывал его, Маирона, так же как и Маирон его. Это… делало происходящее еще более интересным.

— А еще, я тоже люблю состязаться. Но достойный противник встречается крайне редко.