Птица

Он сидел, не раздевшись и не разувшись с улицы, забившись в угол в прихожей. Птица даже не был уверен, что захлопнул входную дверь, но сил проверить у него не осталось. Пока реальность накатывала на него волнами, теперь уже вперемешку с воспоминаниями, он сам погружался в отчаяние с каждой новой деталью, которую ему подкидывала память.

«У тебя в паспорте так и написано – Птица?» – гудел в голове Надин вопрос. Он дернулся, ударился больно затылком о стену, зашарил по джинсовке. Бордовая помятая корочка паспорта нашлась в левом кармане. Птица схватился за нее дрожащими руками, еле открыл на второй странице. В левом уголке он увидел свое же растерянное лицо, взъерошенные волосы и круги под глазами, нелепо перекрытые гербовой печатью. Он перевел взгляд на строчки, надеясь увидеть привычное и понятное – фамилию, имя, отчество, год и место рождения. Стоит только прочитать их – и все окажется страшным сном.

Прочитать он ничего не смог – не успел. Буквы начали осыпаться пылью ему на колени. Он пытался зацепиться взглядом за любую строчку: кем выдан паспорт, код подразделения. Ничего не получалось. Буквы продолжали сыпаться. Он дотронулся до пыли, и та осела серостью на его пальцах. Не пыль, понял он, пепел.

Птица встряхнул паспорт, подул на страницы. Его лицо на фотографии стало тускнеть, сливаться с текстурой листа. Он просто смотрел на это, зная откуда-то, что сделать ничего не сможет. Фотография исчезла. Строчки – тоже. Остался шаблон для игр в гражданина, который можно заполнить самому. «У тебя в паспорте так и написано – Птица?» Теперь он не знал, что ответить.

Птица вспомнил все: как он познакомился поближе с первокурсниками-философами, подобравшими его в лесу, как они не задали ему ни одного вопроса, откуда он, что он там делал и кто он такой. Тогда ему это показалось странным, но, глядя в окно машины, пока Лиза везла их обратно в Москву, он вдруг понял, что его испарившиеся крылья как будто объяли его завесой, которая не столько защищала его от жизни, сколько людей вокруг – от лишних вопросов. Он подумал: так вот о чем шептали осины! Он всего лишь поторчит на земле какое-то время, как будто так было всегда, и, пока всем это будет казаться правильным и органичным, придумает, как взлететь повыше и вернуться обратно. Птица ведь не замышлял ничего дурного, просто слишком увлекся подглядыванием за жизнью внизу, наверняка его уже хватились, верно? Он никогда не видел бога, но верил, что тот, будучи его отцом, помнит о нем и простит его небольшой провал. Не может же Птица остаться на земле навсегда?

Птица дернулся, шмыгнул носом и подтянул колени к груди, еще сильнее забившись в угол. Прошло три года, а он все еще на земле и – страшно подумать! – все забыл. Внутри все тревожно скручивалось, в голове диафильмами на пленке продолжали мелькать воспоминания о жизни тут и вечности там. Его так долго никто не замечал, что он и сам о себе забыл. О себе и крыльях.

Но ведь крылья… Он поднял голову. Что, если дело было во времени? Прошло три года, крылья наверняка должны были высохнуть от дождевых облаков. Да, они, возможно, не в идеальном состоянии – Птица сомневался, что его рутина по уходу за крыльями была бы на земле такой легкой, как на небе, – но это ведь поправимо? Если надо, он как-нибудь уж почистит перышки. Птица резко подскочил, чуть не стукнувшись о тумбочку, выругался, прошел в единственную в квартире комнату и встал посередине. Нервничал он так сильно, будто собирался встретиться с кем-то из бывших возлюбленных после долгого избегания. Едва ли он испытывал нечто подобное, но наверняка эти чувства были похожи.

Птица с дрожью выдохнул и зажмурился, пытаясь вызвать в памяти ощущение пышных крыльев за спиной и почувствовать, что они – часть его. С новым вдохом он распахнул глаза, вдруг засветившиеся синим, и даже не ощутил, а услышал трепет перьев позади. Он разом потяжелел, едва не упав на колени, а уши у него заложило, будто в них от души напихали ваты. Перья перестали трепетать и замолчали. Что-то тут неправильно, подумал Птица, не позволяя себе шевелиться и боясь обернуться на крылья, о которых еще час назад ничего не помнил. «Давай», – сказал он себе, сжав руки в кулаки, и оглянулся через плечо.

Ну, один плюс, подумал Птица. По крайней мере, они на месте. Это была единственная хорошая новость. Хреновыми оказались все остальные. Он увидел, что перья нечищеные, грязно-серые, хотя и сухие, поломанные местами. Самым страшным было то, что Птица не чувствовал полета и трепетания воздуха за спиной. Крылья все еще принадлежали ему, но они висели за спиной грузом, и он едва мог поднять их, что уж тут говорить о том, чтобы на них взлететь.

Он с грустью коснулся побитых маховых перьев, те едва слышно зазвенели в ответ, как бы вопрошая: «Ну и где ты, дурак, был? Мы без тебя – и без неба – совсем расклеились». «Да я тоже протупил, вон как обжился – без неба», – виновато думал Птица перьям в ответ, окидывая взглядом захламленную комнату.