Птица горести

Остаток дня был невыносимым. Вернувшись домой, Александр в полной мере осознал потерю. Иной раз и сладостная обыденность обстановки, о которой я некогда говорил, может нести недобрую службу: вот лежит какая-то, с виду простая вещица, а пригладишься – уже частичка воспоминаний. Наш герой смотрел на стул, а видел Арга, кой сидел на его спинке пару часов назад. Или же кровать, пусть и не прямым, однако косвенным образом, так или иначе, напускала на него грустные впечатления, ибо засыпал он здесь некогда счастливым после прогулки с другом. А сейчас у него недоставало куска сердца, который так безжалостно вырвали последние события.

Подобное происходит, когда теряешь того, к кому сильно привязался. И в этом случае развитая чувствительность у человека служит грузным предметом, тянущим его в пропасть страданий – туда, где время не заглушает тоски о потерянном друге. Если время, как это принято говорить, и лечит, то, наверняка, только бездушных.

Постепенно переживания завладели Александром. Его организм испытывал что-то неладное: всё тело тряслось, голова раскалывалась пополам, а глазам мерещились ужасные видения. Мучительный бред окутал его разум. Он впал в мрачное помешательство.

Дрожащая рука Александра каким-то непроизвольным образом потянулась к кисти и, еле взяв её, принялась, как ни в чём не бывало, изображать вырастающие перед нашим героем сцены. Он срисовывал только то, что видел.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Картина первая

Изобразив обширное помещение, Александр усеивает пол монотонной серой плиткой. Некоторых из них пронзает трещина. На темных стенах, недавно окрашенных в глубокий синий, слегка чернеют прогалины бетона; также, присмотревшись, можно заметить на них неровности: выпуклые поверхности собирают больше света, который и заставляет их предательски отсвечиваться.

Помещение тускло освещено. Потолок и отдаленные угловые участки вовсе охвачены мраком. Единственная лампа, подвешенная на две толстые проволоки, схожая с длинной коробкой, находится чуть выше человеческого роста. Эта железная махина изредка, резкими порывами напоминает о покидающих её силах. Она выплескивает последнюю энергию в отрывистые мерцания света. Здесь, возле неё замирает пара кружащихся ночных мотыльков.

Зал уставлен металлическо-блестящими столами. Лишь один покрыт белоснежной простыней, под которой скрывается тело человека.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Потом я смыл с нее кровь. Я одеревенел. Я причесал ее. Она остывала. Я перенес ее в мою постель и накрыл одеялами. Я сидел возле нее и не мог ни о чем думать. Я сидел на стуле и смотрел на нее. Вошла собака и села рядом со мной. Я видел, как изменялось лицо Пат. Я не мог ничего делать. Только сидеть вот так опустошенно и глядеть на нее. Потом наступило утро, и ее уже не было.

Ремарк, «Три товарища»

Что же случилось с птицей? – подозреваю, что этот вопрос скрытно зреет у тебя на уме.

Когда темнота, просочившись сквозь облака, спустилась вниз и наполнила собою улицы, Арг ощутил прилив новых сил. Он летал по широким просторам мира, следуя по сияющим пятам за ночным светилом. Снизу тянулись озера, поля и города. Но сейчас, когда мы обратили на него внимание, он, разрезая воздух острым клювом, падал вниз. Наш пристальный взор как будто ослабил могучие крылья птицы.

На его глазах во мраке молчаливой ночи крошечная тусклая точка медленно расщеплялась в дробь разбросанных огней. Огоньки постепенно соединялись между собой красочными нитями, что походило на разноцветную паутину. Нити её приближались к Аргу и, увеличиваясь в размерах, превращались в жёлтые извилистые впадины, которые, в свою очередь, стали уже отчётливыми улицами. Проспекты сверкали благодаря ярким головам на фоне тёмных, крутящихся вокруг колоритных витрин, экранов и машин.

Приблизительно на такой высоте, буквально за несколько секунд до, как казалось, неизбежного падения, Арг расправил крылья и впустил в воздух свои острые кончики перьев, раздирая плоть воздушной массы. Поравнявшись на уровне домов с вывесками и плакатами, взор его упал на приоткрытое окно, которое обливалось лунным светом. Залетев внутрь, птица села на подоконник.