Птица горести

За белоснежно-прозрачной шторкой, в тени комнаты находилась девушка. Свет то падал, то вновь убегал с её юного, отличающейся неизъяснимой красотой лица. В честь вознесения неземного обаяния она была награждена пышной темной короной волос, которая украсила голову, так же, как делает это растекающееся розовое солнце на лоне девственной природы. Её роскошные локоны свисали с такой прелестной небрежностью, что казалось, будто закругленные кончики так и ласкались о грустное, оттого более очаровательное личико. Хрупкий стан девушки поражал изящностью линий и походил больше на нежное перышко, которое все чаще и чаще колыхалось под усиленным дыханием.

Это божественное создание сидело за столом и окаменевшей рукой пыталось что-то написать; но, не осилив это, она опустила свою тяжелейшую голову на руки, словно не в состоянии её больше держать. Из груди донёсся чуть слышный, пронизанный дрожью вздох. О дубовый стол разбилась капля.

Она вздрогнула, когда в тени комнаты показался человек. Сердце её сильно застучало, да так, что биение его почувствовали даже стены, отчего и они, уловив миг душевных переживаний, принялись пульсировать в такт. Вошедшая фигура незамедлительно направилась к девушке, снимая по пути чёрную шляпу. Тёплый лунный свет озарил худой бледный профиль; не оживись же он тотчас, можно бы было смело думать, что это профиль бездыханного человека. Как иначе объяснить отсутствие эмоций, застывший мученический взгляд и прямые, с опущенными уголками, едва цветные губы на молодом лице? Однако стоило лишь увидеть возлюбленную, и лицо его сразу же наполнилось живой силой, как у человека, вдохнувшего глоток свежего воздуха: из под ресниц засветился нежный взгляд и теплая улыбка расцвела на порозовевших губах. Смягчились также и черты лица, но всё же подобные прекрасные изменения так и не смогли затмить глубокие рубцы, оставленные одним из ключевых ударов платонической любви – страданием. Синие вены под глазами, выступающие скулы, да, в принципе, все худое сложение тела, говорили не столько о пренебрежении плотскими заботами, сколько о всевластной силе чувств над человеком. Поэтому, каким бы ярким светом не заливался образ вошедшего юноши, среди ослепительных лучей всегда виднелась тень тяжелой, но то же время блаженной ноши великих чувств.

Девушка трепетно приподнялась и, сделав быстрый шаг навстречу, схватила его за руку. Она порывисто поднесла её к своему лицу, а затем, насладившись теплотой руки губами, ласково прильнула к ней щёчкой и застыла в таком положении, воображая, а может, припоминая себя маленькой девочкой, которая, прижавшись к мягкой игрушке, умилённо поглядывает на своего, выдуманного изощрённой фантазией героя.

Два беспечных ангела стояли и смотрели друг другу в глаза, и я уверяю тебя, они бы захлебнулись в своих чувствах, если бы один из них в бессилии не опустился на плечи другого, обняв его с нежной жадностью.

Но, вдруг о чем-то вспомнив, девушка вырвалась из объятий и резким движением потянулась за бумажкой на столе. Она в одно мгновение разорвала сложённое письмо своими тонкими пальчиками.

Юноша, в сладком блаженстве поправляя её каштановые кудри, все ещё летал в облаках. Что только не держал в голове своей, что только не мечталось, что только не пролетало пред мысленным взором его. Сколько он её не видел, сколько он её еще мог не увидеть? а теперь она здесь, рядом, словно никогда и не существовало никакой преграды в тысячи километров. Он в небесах, она возле; вглядывается в её лицо и не может налюбоваться; он берёт её за руку – и вдруг раздаётся, как гром, злополучный звук рвущейся бумаги и спускает его на землю, развеивает опьяняющий дурман. Однако объект его восхищения не улетучивается – значит это не очередные грёзы.

Едва придя в себя, он вновь подошёл к девушке поближе, дотронулся до кончиков её пальцев, а другой рукой прикоснулся к подбородку, обращая лицо на себя. Юноша испытующе заглянул в глаза свой возлюбленной, пытаясь найти там все ответы. Её глаза кротко поднялись и озарились детской улыбкой. Но, проникаясь вкусом сокровенного мгновения, они медленно таяли, отчего становились все менее и менее подвижными. В тёплом, застывшем взгляде плескались наплывы нежности и обожания, импульсы любви и душевных порывов.

Человеку суждено лишь однажды в своей жизни испытать на себе подобный взор, так же, как и обратить его на кого-то одного, вложив туда все непостижимые словам чувства.

И погрузившись в глаза друг другу, где сосредоточена вся человеческая душа и её чистейшая возвышенность, два непорочных, прекрасных создания гуляли по своему миру, по своим хрустальным дворцам под музыку LIL PEEP “Let me bleed”; они с разинутым ртом восхищались разноцветными переливами и блеском стен в солнечную погоду; в пасмурную же – смеялись над толстыми, а оттого медленными и неуклюжими водяными змейками, которые проворно ползли по замку. Они то смеялись, то плакали от счастья, и не могли поверить в его свершение. Влюблённые, с виду неподвижные, испытывали ураган внутри.