Птица горести

За это время Александр дал понять крылатому другу, что летать он может везде, где только ему вздумается. Арг, наверняка, чувствовал себя свободно. Между прочим, он ни разу не вылетал на улицу один. Возможно, что он просто привык к дому и поэтому боялся вылетать туда без своего хозяина. Ведь когда они, два друга, гуляли вместе по участку, пернатый всегда выглядел спокойно. Он сидел у Александра на плече, пока тот медленно ступал по усаженной пестрыми цветами дорожке. Стоило хозяину опуститься в задумчивости на скамейку, как Арг взмахивал крыльями и начинал то кружить над домом, то парить среди развесистых крон дуба и сосны, то нырять в зеленую гущу яблонь, маневрируя среди веток и частенько сшибая плоды. В город они выходили достаточно редко – там было много суеты, которая лишь отвлекала от мыслей.

На протяжении полугода Александр каждую неделю измерял рост Арга, ибо он рос, как говорится, не по дням, а по часам. И по подсчёту за этот период он вырос на целых 34 сантиметра, что весьма удивляло его хозяина.

Ещё Александр научил его ловить хлебные крошки либо горох прямо налету. Дело в том, что подобное совместное времяпрепровождение нравилось им обоим. Это было видно по их глазам. У Арга, как для птицы, они были удивительно живые – от них словно доносились нотки человеческой души. Иной раз Александр дивился этому, и у него, бывало, проскакивала шуточная мысль, что в плоти птицы будто находится человек, а точнее, его сознание, которое не прочь побыть крылатым хотя бы для разнообразия. «Только, наверняка, ему очень скучно не разговаривая» – добавлял он при этом.

Спустя полгода их безмятежной жизни Арг совсем возмужал и превратился в удивительно большую птицу. Александр надумал съездить с ним на природу – показать властную свободу гор.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Пред ним было блестящее небо, внизу озеро, кругом горизонт светлый и бесконечный, которому конца-края нет. Он долго смотрел и терзался. Ему вспомнилось теперь, как простирал он руки свои в эту светлую, бесконечную синеву и плакал. Мучило его то, что всему этому он совсем чужой.

Достоевский, «Идиот»

Что испытывает человек, когда он собственными глазами видит целый мир, распластавшийся у ног его? Когда многочисленные города, состоящие из несчитанного числа огней, становятся желтыми песчинками? Когда бесконечные для взора реки принимают вид синей нити? Когда массивные и дремучие леса превращаются в квадратик зелени? – Он проникается возвышенностью. И делает это по-разному: может восхищаться природой, может благодарить бога, может восхвалять вселенную, может возносить внеземной разум.

На высокой горе, откуда открывается такой вид, находился Александр. На плече у него сидел пернатый друг, чьи крылья разводились в стороны, а взор сквозил искрой призрения. Презренческий огонёк вспыхивает в моменты лицезрения силы, стихия которой лежит лишь в порабощении, коя бушует и проявляется в полной мере пред глазами ещё непреклонного существа. Арг томно смотрел в густую серую массу: она медленно заслоняла яркие песчинки, контрастные нити и монотонные квадратики, пожирая краску и принуждая их бледнеть. Облака расстилались пушистым, изредка изорванным ковром, где из прорезов торчали острые верхушки скал.

Александр посадил его лапами на палец и резко устремил рукой вверх. Через мгновение пернатый исчез.

Наш герой простоял на склоне горы два с половиной часа, пытаясь разглядеть маленькое чёрное пятнышко средь небесно-дымчатой глади. Своего верного друга он так и не увидел. Лишь темный горизонт кишел роем белых точек, и в голове пролетели недавно прочитанные строки:

«Слезы. Кровь народов. История любви.

Смена поколений. Частичка потерянной души.

Страдание. Горесть. Погибшие мечты.

Смотри вверх, на небо.

Что же видишь ты?»

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Холлуорд писал с увлечением, как всегда, чудесными, смелыми мазками, с тем подлинным изяществом и утонченностью, которые – в искусстве по крайней мере – всегда являются признаком мощного таланта.

Уайльд, «Портрет Дориана Грея»