Птица огня

Сардан все поглядывал на свою спутницу, пытаясь создать о ней сколько-нибудь цельное впечатление. Но раз за разом спотыкался на противоречиях. Засматриваясь в небо, она тихо улыбалась, иногда прикладывала козырьком ладонь к глазам, разглядывая облака, дальние деревни и копошащихся у виноградников людей. Глаза ее, или малахитовые, или салатовые, сверкали на солнце крошечными изумрудами. А потом вдруг, без перехода, она доставала непонятно откуда два старых коротких меча, осматривала сколы на лезвиях и грубо чертыхалась, заметив новую царапину.

— Скажи-ка, ведь ты — этот, музыкант, — обратилась она к Сардану, когда виноградники остались позади. — Вот мне интересно, где вы прячетесь на городских представлениях?

— Каких еще представлениях? — не понял музыкант.

Они вышли наконец на сухую дорогу и поплелись вдоль заросших сорняками, давно брошенных полей.

— Городских. Видела пару раз в Веренгорде, на площади. Народ до обморока обхохатывался. Что там такое показывали не знаю, у меня другие дела были, пока все на сцену смотрели… — Сардан без труда догадался, что за воровские это были «дела». — Помню какая-то полуголая девка носилась по сцене с топором, визжала, искала мужа, который прятался от нее в мешке со своим любовником, потом пришел купец и увез мешок на базар. Мешок купил вельможа, а когда к его любовнице пришел муж, он тоже влез внутрь. Потом туда же засунули собаку, мертвеца и осиное гнездо. Все это время бренчала музыка, но никаких музыкантов я не видела. Таких как ты — уж точно.

— Ясное дело, то ведь другие музыканты, обычные, не артельные.

— И что?

— Я такое не играю.

— Ну понятно, не умеешь, — презрительно сказала она. — Кого попало туда не возьмут.

Сардан до того возмутился, что сбился с шага.

— Нет ничего такого в этой жизни, чего бы я не умел, женщина! Захочешь — сыграю тебе хоть на ночном горшке. Да так, что прям в душу, прям до слез! Тоже мне!.. Играл я в представлениях таких, раза три-четыре, звали. Но не в простых городских, а на приемах, среди знати, где и умения побольше надо, и слушают внимательней, и мордой в грязь за любую фальшь. Да и без фальши… Поиграл, подергал — ничего особенного.

— И что? Где прятался?

— Ясное дело где — под юбкой.

— Врешь…

— Да ни разу!

— Врешь!

— Может и вру, но это еще не значит, что говорю неправду.

— Что?

Ашаяти задумалась над словами музыканта, потом сказала:

— Чушь какая-то. Фантазии дурные, ничего не разберешь…

— Ничего себе фантазии! Век бы мне таких фантазий не снилось! Думаешь так просто у какой-нибудь циркачки между ног болтаться? Она через всю сцену как сиганет в одну сторону, в другую, а ты там на карачках, весь потный, ноги ломит, спина болит, не видно ничего, ползешь и играешь, ползешь и играешь. А потом она разом прижмется всеми своими телесами необъятными к какому-нибудь франту, лобызается с ним на глазах у публики и так, и эдак. А тебе у нее между ног плакать хочется… Где, по-твоему, в этот миг франтово хозяйство приходится? Не хочу говорить и смущать, но прям в нос тебе тычется, прям болтается, как будто напасть хочет. А ты играй себе что-нибудь лирическое, покрасивее… Пока перед тобой это страшилище мечется самым романтическим образом!

Сардан замолчал, стиснул зубы. Бесчувственная Ашаяти позади захихикала, потирая клинки друг о друга.

Позже, когда солнце подплывало к разморенному горизонту, они поднялись на взгорье, откуда видна была вся долина с беспорядочно заросшими, давно не видевшими сохи полями, где среди серого, потускневшего к концу осени бурьяна кое-где возились темные, равнодушные к холодам птицы, а в стороне пробежал на двух ногах матараджанский хищный заяц с огромными когтями.

Сардан остановился — он перестал слышать шаги своей спутницы. Обернулся. Ашаяти осталась позади, стояла у дороги и смотрела куда-то вдаль. Внизу, у пересохшего ручейка, виднелись маленькие черные домики, пустые, одинокие, с заросшими травой крышами. Деревню потихоньку пожирал лес, молодые сосенки росли уже прямо на дорогах, ветки других лезли из пустых окон. Там давно никто не жил. Сардан подошел к Ашаяти.

— Что такое? — спросил он.

— Ничего, — поспешно ответила она и нахмурилась.

— Знакомые места?

Она долго не отзывалась, потом стремительно сорвалась с места и, нахохлившись, сдвинув сердито брови, скорым шагом зашагала дальше по дороге.

— Там, за этим селением, — сказала она, — дальше по течению реки была моя деревня.

Сардан подумал, что тоненький ручеек, огибавший деревню, с натяжкой можно было назвать рекой.

— Хочешь туда заглянуть? — спросил музыкант, посматривая в угрюмое лицо своей спутницы.

Она фыркнула и насупилась еще больше.

— Там уже давно никого нет, — она замолчала надолго и несколько позже добавила шепотом: — Одни кости остались на дорогах валяться.

Сардан попытался разговорить девушку, расспросить о ее прошлом, но она зыркнула на него разок исподлобья так злобно, будто хотела одним взглядом разрезать его кусков на пятьдесят, поэтому с вопросами было решено повременить.