Птица огня

Принц пристроился у входа в каюты и, довольный зрелищем, кивал и улыбался.

— Самое главное, — сказал он проходящему мимо Сардану, — не забывать молиться богам. От всей души и искренне.

Сардан не обратил на эти слова внимания и отвел Ашаяти в выделенную им каюту, которая всего день назад была подсобкой в комнате старпома.

Закончилась порка — затихли и молитвы. И все пошло по-старому. Понеслись гулять по морю похабные песни, загрохотали пещерные танцы, потекли с бортов блевотные реки и даже хуже. Одному шварзяку его же товарищи пробили голову кувшином; двух матросов, пытавшихся перестроить паруса по ветру, связали вместе и заставили в таком виде плясать; кто-то, нажравшись до беспамятства, пошел гулять по планширу и бултыхнулся за борт. Не прошло и половины дня, как поразбивали все корабельные фонари, которыми щедро увешивались суда Матараджана. Вскоре, когда закончились кувшины, из трюма выкатили бочки — с вином и араком, — поразбивали крышки и стали хлебать прямо оттуда, ныряя в бочку мордой. Закончилось дело всеобщей оргией, когда чуть более живые шварзяки хватали своих чуть менее живых коллег за ноги и макали в бочки головой вниз. А на следующий день из последних сил пытались припомнить не потонул ли кто-нибудь во время этой процедуры.

Подсобка, куда спрятались от волчьей вакханалии Сардан и Ашаяти, оказалась такой маленькой, что в нее с трудом впихнули койку. В оставшееся пространство вместился ящик с инструментами, на который можно было при желании сесть. Места для второго лежачего не нашлось. Так как речи о том, чтобы уместиться на одной койке не велось (к огромному сожалению Сардана), долго спорили кому же придется спать под ней. Оба так привыкли к лишениям и нищете, что каждый стремился вырвать право ночевать не вверху, а внизу, на полу. В конце концов решено было, что место на койке достанется Ашаяти, потому что она — женщина.

Свет в коморку попадал сквозь крошечную прорезь под потолком, залепленную почти непрозрачным, толстым стеклом. Время тянулось медленно. Снаружи раздражающе орали. Ашаяти скрючилась в уголке кровати и лежала с закрытыми глазами, Сардан сидел на ящике и тихонько потирал понг-донг. Стоило ему прекратить хоть на минуту — несчастная девушка открывала глаза, ее начинало тошнить.

Кажется, снаружи было уже темно, а может, просто тучи заволокли небо. Хохот шварзяков стал еще громче. Сардан вздохнул, мучимый скукой.

— Скажи мне, подруга моя горемычная, отчего мне так печально? — то и дело вопрошал Сардан.

— Чтоб у тебя язык отвалился, — с трудом отвечала ему Ашаяти.

— Сейчас бы в кабак, к дамам…

— Чтоб ты стух в том кабаке.

— Посмотреть бы на горячие танцы сармарских красавиц меж свечей да под полной луной…

Ашаяти устала отвечать.

— Скажи мне, подруга моя, нет ли в соседней комнате прекрасных дам?

— Нет.

— А в следующей за ней?

— Нет.

— А в той, что после следующей?

— Нет.

— А в той, что потом?

— Нигде нет, отстань уже.

Сардан тяжело вздохнул и вдруг обратил свой взор на Ашаяти. Она вздрогнула, почувствовала этот взгляд, открыла глаза.

— Чтобы ты сдох, — с трудом выдавила она.

— Ашаяти, — сказал Сардан, сверля ее взглядом, — я видел величайший из алмазов, зовущийся Чарующей Луной. Я видел изумруд, потерянный короной Асинайи, красота которого губила государства. Я видел волшебный рубин Кровавой Чародейки, окрасивший красным Озеро Скорби, и людей, что жертвовали всем ради его сияния. Я видел бесконечную сокровищницу ханараджи Чапатана Золотого, где больше драгоценных камней, чем капель в целом океане. Но я не видел ничего, что сравнится с красотой твоих изящных глаз, прекрасная Ашаяти.

Девушка покраснела и непроизвольно улыбнулась, правда разглядеть всего этого в темноте Сардану не удалось.

— Впрочем, — небрежно сказал он, — вероятно, тебе много раз сообщали что-то подобное.

— Прям каждую минуту, — прошептала через силу Ашаяти. — Надо же так выражаться…

— Ты права, — согласил Сардан. — Других как я больше нету. А я весь твой до самых потрохов! Пользуйся в свое удовольствие!

— Спасибо, мне без надобности.

Ашаяти снова улыбнулась и закрыла глаза.