Птица скорби

«Это ж кем надо быть, чтобы убить собственного ребёнка? Этим вопросом задаются нынче многие жители Лусаки. Сегодня один из жителей наткнулся на лужу крови возле уличного туалета. Оказалось, кто-то выбросил в выгребную яму новорождённого. Граждане требуют, чтобы полиция нашла виновницу этого ужасного преступления». Журналистка в синей кофточке и ладных тёмно-зелёных брючках в обтяжку стоит посреди размытой дождями площадки, её красные кроссовки заляпаны грязью. Почувствовав позыв к рвоте, я придвигаю к кровати ведро и наклоняюсь над ним. Потом откидываюсь на подушки и перевожу дух. Репортаж продолжается. Анастасия Нчимунья – красивая, высокая, со светло-кремовой кожей и тёплым проникновенным взглядом. Её карие глаза глядят с экрана прямо на меня. Мелькают кадры возмущённых соседок.

«А сейчас мы покажем вам очень тяжёлый материал, так что будьте осторожны, – говорит коллега Анастасии, довольно симпатичный парень. – Людей восприимчивых просим воздержаться от просмотра». Анастасия стоит рядом, перелистывая страницы на планшете. На заднем плане причитают женщины:

– Какой ужас…

– Найти бы эту негодяйку…

– И куда только смотрит правительство…

– Уж лучше бы аборт сделала. Зачем было убивать живого ребёнка?

– Вот именно!

Слова выстреливают в меня, словно картечь. Камера делает наезд: мужчина в чёрной робе вытаскивает из выгребной ямы пакет, измазанный в крови и фекалиях. Он разводит палочкой края пакета: внутри лежит серое тельце младенца – это мальчик. Конец репортажа.

«С вами была Анастасия Нчимунья из Чаисы, город Лусака», – говорит диктор в студии.

Из ступора меня выводят слова Эналы:

– Иве, ты как, всё ещё неважно себя чувствуешь? – Подруга смотрит на меня, сочувственно наморщив лоб.

Я киваю.

– А ты знаешь… – Она мнётся, не зная, как сказать.

Кто отец моего ребёнка? Конечно, я не знала.

– У тебя есть какие-то родственники? – Опять вопросы про семью.

– Только брат.

– Этот воришка? – недовольно спрашивает она.

Я молча киваю.

Энала подсаживается ко мне, и какое-то время мы обе молчим.

– Ты оставишь ребёнка? – наконец спрашивает она.

Не поворачиваясь к подруге, я грустно мотаю головой. Я и сама не знала, что решение уже принято. Откашлявшись, твёрдо говорю:

– Нет.

– Ладно, тогда одевайся и пошли работать. Завтра нам понадобятся деньги.

Я даже радуюсь возможности развеяться. Сегодня я достаюсь моему постоянному клиенту, которого про себя называла вонючкой. Когда в самый первый раз я выдержала его «амбре», он назвал меня лапочкой и пообещал попользоваться мной и на следующий день. Вонючка платит мне по 150 тысяч и даже вызывает для меня такси до дома – вот сколько стоит быть лапочкой. Помню, в самый первый раз меня вёз домой лысый таксист, который, прекрасно понимая, кто я такая, всю дорогу слушал госпелы[105].

Ночью мне снился Куфе: я играла с ним в прятки, а он обижался и всё время повторял: «Нет, не надо. Не прячься от меня». Хотя в жизни Куфе так и не научился толком говорить.

Наступило утро. Мы с Эналой молча собрались и отправились в китайскую частную клинику. Оказались вторыми в очереди. В приёмной на деревянной банкетке уже сидели, взявшись за руки, два школьника: она – в клетчатом красно-белом платье с красной оторочкой и он – в чёрных брюках и перекошенной бордовой рубашке. После нас пришла женщина лет двадцати пяти, сильно накрашенная. Алая помада и точно такого же цвета маникюр, туфли и сумочка. Женщина молча села рядом с нами, закинув ногу на ногу. Посидела так немного, а потом наклонилась за упавшим кошельком. Её свесившиеся вниз синие бусы из необычного камня загадочно переливались под лампами дневного света. Через несколько минут женщина лет сорока привела девочку-подростка, наверное, дочь. Женщина дёрнула её за руку, велев садиться, и первой опустилась на банкетку, водрузив на колени чёрную кожаную сумку. Дочка примостилась рядом, нервно теребя свой розовый девчачий рюкзачок. Все мы, собравшиеся в этой комнате и объединённые одинаковой проблемой, старались не смотреть в глаза друг другу. В воздухе стоял тошнотворно сладкий запах духов, исходящий от женщины с синими бусами. Мы все молчали, не произнося ни слова. Я взялась было грызть ногти, но Энала успокаивающе похлопала меня по коленке. Я уже пересчитала почти все плитки на полу, когда в приёмной снова появился врач-азиат в зелёной робе и позвал нас в кабинет. Энала схватила меня за руку и уверенно повела за собой. Неужели она уже была тут прежде? Да нет, вряд ли. Просто у неё всегда так: нахальство – второе счастье.

Из кабинета врача вышла парочка школьников. Девочка горько плакала, отталкивая мальчика, который пытался обнять её и как-то успокоить. Мы вошли в тесную комнату, и я испуганно прислонилась к стенке, уставившись на банкетку под белой простынёй, рядом с которой стоял монитор. Развернувшись на офисном кресле, миниатюрная китаянка вскинула на меня глаза и улыбнулась. У неё была чёрная с проседью короткая стрижка и кожа молочного цвета.

– Вы на УЗИ? – спросила китаянка.