Птица в клетке. Письма 1872–1883 годов

Итак, ты понимаешь, что я беспокоюсь о ее судьбе, правда полагаю, что если бы она просто испытывала нужду, то написала бы мне, но теперь я уверен, что там что-то нечисто. Ты знаешь, как я настроен, я всего лишь опасаюсь, что родственники насоветуют ей: «Он напишет, и тогда… он будет у нас на крючке». Короче говоря, если они рассчитывают на мою слабость, я не собираюсь попадать в эту ловушку. И сегодня я пошлю письмо, но не ей, а плотнику, с просьбой убедиться в том, что ей известен мой адрес, но писать первым я не буду, а если напишет она, я сначала оценю, как на самом деле все обстоит. Если родственники совсем отвернулись от нее, я попытаюсь прийти ей на выручку, но если ее родня все еще помогает ей, то мне станет вполне ясно, что она с ними заодно и так было и раньше, и мне больше не потребуется принимать участие в ее делах. Или, думается мне, если в этом замешан пастор, то ей оказывают помощь при условии, что меня не будет в ее жизни, и это могло стать причиной ее молчания.

Однако должен признать, что я все еще не могу спокойно думать о нашем расставании, все еще беспокоюсь о ее судьбе именно потому, что она держит меня в неведении относительно этого.

К тому же в последние дни меня одолевают мрачные мысли относительно будущего, а также насчет плачевного состояния моих живописных принадлежностей и отсутствия возможности делать весьма необходимые и полезные вещи так, как, собственно говоря, их следует делать.

Мне сразу стало очевидно, что здесь много прекрасного, поэтому если бы я мог себе позволить, то оплатил бы доставку моих вещей, оставшихся в Гааге, и тогда устроил бы мастерскую здесь же, на чердаке (позаботившись о том, чтобы в комнату проникало больше света), или подыскал бы иное помещение. Кроме того, я бы обновил и пополнил свой инвентарь. Неплохо было бы хоть раз сделать это по-настоящему основательно, и, если бы кто-нибудь поверил в меня и помог мне в этом, у меня стало бы гораздо меньше забот. Но раз я не знаю никого, кто готов пойти на это, то все расходы лягут на твои плечи – в таком вот кругу вращаются мои мысли, и я не вижу из него выхода.

Художник без собственных средств к существованию вынужден время от времени влезать в большие долги, и он в этом не одинок, такой же крупный кредит, по-моему, может потребоваться и башмачнику, и плотнику, и кузнецу, если он решит открыть свое дело на новом месте.

В такую дождливую погоду, которая продлится еще долгие месяцы, я особенно остро ощущаю, что у меня связаны руки. И потом, что мне еще делать? Порой мои мысли принимают следующий оборот: я работал и старался экономить, но не избежал долгов, я был верен женщине, но был вынужден оставить ее, я ненавидел интриги, но не завоевал доверия окружающих и не нажил никакого имущества. Твоя преданность не является для меня чем-то само собой разумеющимся, наоборот, однако я часто задаюсь вопросом, не стоит ли сказать тебе: «Брось меня, потому что мы ничего не добьемся, эта ноша тяжела для тебя одного, и я никак не могу ее облегчить. Разве это не достаточное доказательство того, что нам следует сдаться?»

Ах, старина, меня одолевает такая тоска: я нахожусь в живописных краях, испытываю непреодолимую потребность в работе, но я совсем не понимаю, как нам преуспеть, если мой инвентарь в совершенно негодном состоянии, у меня здесь нет ни мастерской, ни прочих вещей и ко мне не начнут относиться серьезно, пока я не приведу свои дела в порядок. Модели не хотят позировать при свидетелях, в этом главная трудность, и поэтому мастерская просто необходима. Сейчас меня одолевает то же предчувствие, которое посетило меня в Гааге: «Если я этого не сделаю, у меня никогда ничего не выйдет». И даже сейчас, вспоминая, как я жил в Гааге, я не раскаиваюсь в том, что, несмотря на обстоятельства, устроил все так, как считал нужным; жаль только, что я не приехал сюда на полтора года раньше и не открыл мастерскую здесь.

Папа написал мне, предложив помощь, однако я не стал рассказывать ему о своих проблемах и надеюсь, что ты тоже не сделаешь этого. У отца хватает своих забот, и он будет еще больше переживать, если узнает, что дела идут неважно. Поэтому я написал ему только о том, что все здесь превзошло мои ожидания, и в том, что касается природы, это чистая правда. Пока стояла хорошая погода, я многого не замечал, потому что здесь так много прекрасного, но теперь, когда постоянно идет проливной дождь, мне все больше кажется, что я застрял здесь, и я очень смущен этим. Что же мне делать? Станет мне со временем лучше или хуже? Я этого не знаю, но не могу избавиться от чувства безмерной тоски.

In every life some rain must

fallAnd days be dark and dreary[196].