Птица в клетке. Письма 1872–1883 годов

Все это правда, и по-другому быть не может, но все же я задаюсь вопросом: не слишком ли много печальных дней порой бывает в жизни? И все же я опять работал с моделью – в сарае, и освещение было весьма неудачным. Иными словами, я не отказываюсь делать все, что в моих силах, но смогу ли я в нынешних обстоятельствах сделать то, что от меня ТРЕБУЕТСЯ? Это письмо – плач о том, что мне не хватает средств, и, если зима будет такой, как в эти дни, мои дела пойдут совсем плохо. И все же здесь очень красиво, особенно когда идет дождь. Но как же моя работа? Как можно работать, если не хватает стольких вещей? Прощай, старина, хотелось бы мне, чтобы все устроилось само по себе, но для этого нам все же потребуется заручиться поддержкой кого-то со стороны, иначе, боюсь, ничего не получится. Надеюсь, ты мне вскоре напишешь. Ты получил этюды?

Жму руку.

Твой Винсент

392 (330). Тео Ван Гогу. Ньив-Амстердам, среда, 3 октября 1883, или около этой даты

Дорогой Тео,

на этот раз пишу тебе из отдаленного уголка Дренте, куда я добрался после нескончаемого путешествия на барже; слева и справа по борту простиралась равнина.

Не вижу ни малейшей возможности описать эту местность так, как она того заслуживает, ибо мне не хватает слов. Но представь себе берега канала, словно растянувшиеся на многие мили картины Мишеля, Т. Руссо, ван Гойена или Конинка.

Ровные отрезки или полосы различного цвета, которые становятся все у́же и у́же по мере приближения к горизонту. Местами пейзаж дополняют то хижина, то маленькая ферма, то несколько тонких берез, тополей и дубов. Повсюду виднеются груды торфа, постоянно проплывают барки, груженные торфом или рогозом с болот. Там и сям пасутся тощие коровы нежного цвета, часто встречаются овцы и свиньи. Фигуры, время от времени появляющиеся на равнине, зачастую обладают ярко выраженным характером и порой весьма очаровательны. Среди прочих я нарисовал женщину в барке – украшения на ее чепце были прикрыты крепом в знак траура, – а также мать с ребенком, у которой на голове был лиловый платок.

Здесь много типажей, свойственных картинам Остаде, с физиономиями, напоминающими свиней или ворон, но время от времени встречаются фигурки, которые выглядят словно лилии между тернами. Короче говоря, я очень доволен своим путешествием, потому что меня переполняют впечатления от увиденного. Сегодня вечером долина была необыкновенно прекрасной. В одном из альбомов Бетцеля есть лист Добиньи, на котором воспроизведен точно такой же эффект. Воздух был невыразимо нежного, лиловато-белого цвета – облака не были кудрявыми и плотно покрывали все небо: более или менее яркие пятна, лиловые, серые и белые, и сквозь разрывы в них проглядывала синева. На горизонте – сверкающая красная полоса, под ней – поразительная темная область коричневой равнины, а на фоне светящейся красной полосы – множество маленьких хижин с плоскими крышами.

В сумерках на этой равнине довольно часто проявляются эффекты, которые англичане называют weird[197] и quaint[198]. На фоне мерцающего вечернего неба виднеются причудливые силуэты мельниц, словно сошедших со страниц романа о Дон Кихоте, или подъемных мостов, диковинных и громадных. Вечером такая деревня порой выглядит весьма уютно, когда свет из окон, падая, отражается в воде или в слякоти и лужах.

Перед отъездом из Хогевена я написал несколько этюдов, в том числе большую ферму с покрытой мхом крышей. Дело в том, что мне пришли краски, которые я ранее заказал у Фурне, и я пришел к тому же выводу, что и ты в своем письме: если погрузиться в работу и, так сказать, раствориться в ней, мое настроение переменится, и действительно, оно заметно улучшилось.

Но временами – в такие же минуты, какие бывают у тебя, когда ты думаешь о переезде в Америку, – я хочу поступить добровольцем на военную службу и отправиться на Восток. Однако это всего лишь полные тоски и мрачных мыслей минуты, когда человек чувствует себя подавленным, а мне все же хотелось бы, чтобы ты однажды увидел эту безмятежную равнину, которую я наблюдаю из своего окна, – это успокаивает, вселяет веру, дарит душевное равновесие и настраивает на спокойную работу.

На барже я написал несколько этюдов, но здесь остановлюсь для того, чтобы заниматься живописью. Я неподалеку от Звело, где среди прочих побывал и Либерман, к тому же здесь есть место с большими, очень старыми торфяными хижинами, в которых даже нет перегородки между хлевом и жилым помещением. Я собираюсь на днях посетить эту местность.

Но какое отдохновение, какой простор, какой покой в этой природе! Это можно почувствовать лишь тогда, когда от обычной жизни отделяют тебя многие и многие мили пейзажей Мишеля.