Птицеферма (СИ)

Слабо представляю, как мне это удастся, но сделаю все, что в моих силах. Вряд ли Сова не заметит пропажу, но с последствиями буду разбираться позже.

Дэвин морщится.

— Скверная сделка, детка. Я всего лишь простудился.

Только открываю рот, чтобы возразить, как меня перебивает Ник.

— У него ломка, — произносит уверенно. Вскидываю на него глаза: смотрит на Дэвина в упор; перевожу взгляд на мужчину напротив — не спорит. — На чем сидишь? На «синем тумане»?

— Вот еще, — Дэвин передергивает плечами. — На этой дряни больше года не живут. Ну, три, если повезет, и то к концу этого срока станешь весело моргающим овощем. Я таким не балуюсь.

Значит, все-таки наркоман.

— Тогда — что? — спокойно перечисляет Ник. — Фристил? Лагоза? Или героин — по старинке?

— Фристил, — бурчит Дэвин, отводит взгляд. — Ишь ты, названия выучил.

— Не смертельно, но еще недельку его здорово поломает, — поясняет Ник, ловя мой непонимающий взгляд. — А про кашель — согласен. Ему бы что-то противовоспалительное, пока не выплюнул легкие.

Дэвин корчит гримасу.

— Перебьюсь, красавчик, я живучий. Это вы, аристократишки, рассыпаетесь на части от простого насморка.

Ник давится воздухом.

— Кто, прости?

А Дэвин и не думает отказываться от своих слов.

— Аристократишки, — твердо повторяет с отвращением в голосе. — Думаешь, я не знаю, кто такие Валентайны? Я наводил справки. Мамаша — учредитель крупного благотворительного фонда. Папаша — глава машиностроительного предприятия. И их сынок, выбравший ро-ман-тич-ную профессию, — кривляясь, произносит по слогам, — потому как денег у него и так куры не клюют, еще внукам хватит.

— С «мамашей» и «папашей» — полегче, — холодно одергивает его Ник.

Дэвин усмехается, и я впервые замечаю, что в «зоне улыбки» у него нет одного зуба.

— А то — что? — уточняет с мрачной решимостью и вызовом одновременно. — Бить будешь?

— Зачем бить? — Ник пожимает плечами. — Сам тут загнешься без нашей помощи.

— Эге. Шутник.

— Прекратите, — одергиваю. — Дэвин, нам действительно нужна твоя помощь, а тебе — наша. Это взаимовыгодное сотрудничество.

Тот с выражением вселенской грусти на лице воздевает глаза к каменному своду над головой.

— Ну вот, дама моего сердца опять выбрала другого, — заявляет трагически; затем выпрямляется и заканчивает уже своим обычным тоном: — Причем опять одного и того же. Чувак, что ж ты свою женщину в такую клоаку притащил? Детей бы рожала, а не слайтексом вкидывалась.

Ник скрипит зубами.

— Может, я и погорячился обещать, что не стану тебя бить.

— А что? — глаза сидящего напротив расширяются в притворном ужасе. — Тема ваших отношений под запретом?

— Ты сам сказал, что у него ломка, — напоминаю Нику, всерьез опасаясь за целостность остальных зубов Дэвина. На самом деле, мне самой очень хочется поправить ему «вывеску» за последние слова; сдерживаюсь.

— Помню, — сухо отзывается Ник, все ещё испепеляя сидящего напротив взглядом. — Так что? — уточняет требовательно. — Будем зубы скалить или переходим к делу? Если первое, то мы уходим.

Закусываю изнутри щеку. С одной стороны, напарник прав: таким, как Дэвин, палец в рот не клади, почувствует себя хозяином положения — пиши пропало, ничего не добьешься. С другой — если Ник сейчас уйдет, я вернусь сюда сама, завтра же. Дэвин — единственная ниточка, связывающая нас с наркоторговцами.

А тот выжидает театральную паузу, доедает краюшку хлеба, отряхивает пальцы и хитро поглядывает на нас, то на одного, то на другого.

— Путь отхода есть? — спрашивает резко изменившимся тоном — деловым, серьезным.

— Есть, — так же коротко отвечает Ник.

— Другое дело, — Дэвин позволяет себе усмешку. — Чего хотите? Спрашивайте — отвечу.

* * *

— …Так что нечего вам там делать, — заканчивает Дэвин рассказывать о другой, потайной шахте, запасной вход в которую спрятан у реки.

Глаза предательски слипаются. Кажется, прошла уже большая половина ночи — точнее без часов не скажешь. Пару раз даже бросаю взгляд на плечо сидящего неподалеку Ника — чертовски хочется положить туда голову и прикрыть глаза.

Нельзя. Дэвин рассказывает об очень важных вещах. О том, ради чего я провела эти проклятые два года на Пандоре.

Да и чересчур «липнуть» к Нику тоже не следует.

— Четыре десятка человек одновременно, правильно? — подытоживает напарник.

— Угу, — Дэвин интенсивно кивает; сидит, опираясь на отставленную назад руку, закинув ногу на ногу и болтая ею в воздухе. Он вообще постоянно двигается: то болтает ногой, то чешет нос, то трет лицо, меняет позу. Вчера я с дуру подумала, что это последствия болезни и истощения. — И все крепкие ребята с «пушками». Плюс такие, как я, залетные. Эти, может, и не пристрелят сразу, но тревогу поднимут мигом. Так что дело ваше — труба. Если есть способ отхода, валим, пока живы.