Мне страшно и хочется сбежать, но упрямство заставляет остаться и довести дело до конца. Рано или поздно придется это сделать, так почему бы не с тем, кого я знаю как облупленного?
— Детка, мне кажется, я тебя люблю, — хриплый шепот в мои приоткрытые губы.
А потом резкий толчок. Без подготовки, прелюдии, как показывают в фильмах.
Мои ногти впиваются в спину партнера, заставляя его дернуться от внезапной боли не меньше, чем я мгновением ранее.
— Придурок, — шиплю.
— Не любишь?
— Убить готова…
* * *
— Да ты помешалась на своем Валенсисе!
— Валентайне, — поправляю упрямо, хотя и знаю, что Дэвину прекрасно известна фамилия Ника.
— Ну на Валентайне, — передразнивает Дэвин, закатывая глаза.
Мы у меня в доме, в холле. Узнаю шторы и потрепанный коврик у порога, лестницу с потертыми ступенями и перилами на второй этаж.
Дэвин во всем черном, начиная с вязанной шапочки и заканчивая грубыми ботинками на толстой подошве. На мне — спортивный костюм и пушистые тапочки.
Отступаю от него, обнимая себя руками, закрываясь.
— Уходи, — повторяю твердо. В какой? Кажется, в третий раз.
— И все? — глаза Дэвина округляются. — Детка, вот так просто?
— А зачем усложнять? — невольно повторяю слова Ника и прикусываю себе язык. Говорить сейчас чужими фразами неправильно, нечестно. Но как быть, если они, как никакие другие, подходят к ситуации «здесь и сейчас»?
— Детка, — в лице Дэвина что-то меняется; он растерянно чешет в затылке, — я же люблю тебя.
Меня или ту меня, которую он себе выдумал и упорно видит на моем месте?
Качаю головой.
— Я тебя не люблю.
— Да дело-то наживное…
— Дэвин! — окрикиваю, когда он пытается меня обнять. — Все кончено. Я уезжаю учиться.
— Что? — молодой человек неверяще моргает. — Ты? Учиться? Ты же даже школу еле окончила.
— Из-за прогулов, — напоминаю сквозь зубы.
— Нет-нет-нет, — Дэвин не слышит меня, даже не пытается; быстро качает головой, — детка, бросай эту дурь. Мы поженимся, как собирались. Ты нарожаешь мне кучу ребятишек, а я буду работать. Мне тут как раз работенку предложили…
— Ты собирался, — прерываю.
Кхекает.
— Но план-то хорош.
— Я хочу большего.
В Дэвине снова перемена — на этот раз на поверхность выходит злость.
— Эмбер, разуй глаза. Посмотри на себя. На меня. На этот дом. Учиться — не для таких, как мы с тобой. Мы из другого теста. Провалишься, вернешься назад, как побитая собака. Зачем тебе это?
— Лучше уж сразу тихонько рожать и не рыпаться, — бормочу себе под нос.
— Чего-чего? — Дэвин щурится, вслушиваясь. — Что ты там бормочешь, детка?