Птицеферма (СИ)

У меня есть возможность сбежать. Бросить таз, развернуться и дать деру. Сама не знаю куда, может, к рудникам, где сейчас находится весь мужской состав лагеря. Где Ник. Или, может, бежать к реке, попробовать оторваться, спрятаться. Там единственное место с густыми порослями кустарников. Там можно было бы переждать…

Но я не бегу. Не перед Кайрой.

Когда на меня замахиваются, то я бью в ответ. Не стану бегать.

Выплескиваю воду на землю, перехватываю металлический, тяжелый, даже будучи пустым, таз поудобнее и бью им подбежавшую Чайку прямо в лицо. По двору разносится гулкий звук от соприкосновения Чайкиной физиономии с твердым плоским дном, а затем крик боли.

Но мне некогда проверять, сохранила ли нападавшая зубы, у меня остаются ещё семь противниц. Шесть, отмечает сознание, когда вскидываю глаза: Рисовка не срывается с места вместе со всеми, а остается на крыльце, топчась на месте и заламывая руки.

Уворачиваюсь от занесенного мне в челюсть кулака Майны, подсекаю под колено Кайру. Та катится по двору. Снова замахиваюсь своим тазом — он мое единственное оружие.

Меня обступают. Семеро — слишком много. Но ни одну из них не тренировал сержант Хоппер, как в свое время меня.

Кто-то хватает меня сзади за волосы. Не разворачиваясь, резко откидываю голову назад. Судя по крику и хлюпающему звуку, попадаю в чью-то переносицу. Отлично.

Опять замахиваюсь тазом и… теряю драгоценное мгновение. Потому что передо мной Олуша.

Я медлю перед тем, как ударить беременную женщину. И это моя роковая ошибка. Исход драки всегда решают мгновения. И свое я только что упустила.

Не только я додумалась использовать подручные средства, обороняясь тазом. Кто-то тоже сообразил, что голыми руками со мной не справиться, и поднял с земли брошенную метлу. Получаю ею под колени, а затем сразу по спине. Ноги подгибаются, падаю.

Их слишком много. Кто-то вырывает из моих пальцев таз. Кто-то опять вцепляется в волосы — больно до ужаса, — силой тянет их назад, вынуждая меня выгнуться.

А потом удар в лицо. Слабый, не сравнить с хуком Филина, но все равно болезненный.

— Дай я!

Кто бы сомневался — Кайра.

Отнявшая у меня таз Фифи, наконец, додумывается повторить мой же прием — с размаха опускает его дно на мою голову.

Мир перед моими глазами качается.

Семеро.

Плохой расклад.

* * *

Должно быть, отключаюсь всего на пару секунд.

Мы все еще во дворе. Только теперь я лежу на земле, а мои руки и ноги крепко прижаты к земле: Майна сидит на моей правой руке, Фифи — на левой, Савка, самая массивная из местных женщин, — на правой ноге, а Олуша и Лори — на левой, двое так как самые легкие.

В голове звенит. Чувствую привкус крови во рту.

Семеро — плохой расклад.

У каждого действия есть свое противодействие.

— Ну что, сука, добегалась? — надо мной склоняется Кайра. Ее волосы разметались по плечам и взъерошены на макушке. Глаза горят бешеным огнем — жаждой крови.

Разлепляю слипшиеся губы.

— Пошла ты.

Что она сделает? Убьет меня? Даже ненавидящий меня Глава не спустит ей такое самоуправство с рук. За драку он может велеть высечь, но за убийство — только казнь. Кайра не может желать мне смерти больше, чем собственной жизни.

Получаю удар в лицо. Куда-то в скулу. Дергаюсь.

— Крепче держите! — велит зачинщица.

— Перед Филином отвечать будешь, — хриплю.

Но Кайра настолько опьянена видом моей крови, что ей ничего не страшно.

— Филин только что покинул лагерь. Все видели, как он куда-то ушел. Пока вернется, мы уже закончим. А если никто не пожалуется, никого и не накажут, — свекольные губы изгибаются в самодовольной усмешке.

Она всерьез считает, что я стану ее прикрывать?

Что-то, дерясь со мной один на один, Кайра не была такой смелой.

А рыжая «воительница» вдруг усаживается мне на живот. Дергаюсь, пытаясь ее сбросить — дохлый номер, учитывая, что меня держат еще пятеро.

— Ты совсем… сдурела? — брыкаюсь.

А та, не глядя, протягивает назад руку, сгибает и разгибает пальцы, делая кому-то знак. В поле моего зрения попадает Чайка с окровавленным лицом и по-настоящему зверской улыбкой на разбитых губах. Вкладывает что-то в раскрытую ладонь сидящей на мне Кайры. Теперь я четко вижу, что это, — длинный ржавый гвоздь.

— Пусти меня! — снова делаю отчаянную попытку вырваться, но на меня со всех сторон давит чужой вес. Все продумали — не просто держат, а уселись сверху.

А Кайра уже задирает мое платье. Вверх, до самой груди.

— Пусти!

— Нееет, — никогда не видела Кайру такой, безумной, упивающейся каждым своим жестом, каждым действием. — Не знаю как, — мурлычет нараспев, — не знаю, под каким предлогом, но ты сегодня же вытуришь Пересмешника из своей постели. А завтра он придет ко мне.

— Разбежалась, — огрызаюсь.

Но та настолько уходит в мир своих грез, что даже меня не слышит.

— А чтобы тебе было проще перекрыть ему доступ к своему паршивому телу, я тебе помогу.

Заносит надо мною гвоздь. Рвусь, но ее сообщницы держат меня крепко.