Птицеферма (СИ)

— Дурная, — комментирует Сова, и, вынуждена признать, в данном случае она права. Каким бы чудодейственным ни было лекарственное средство, которое она использовала, оно не способно настолько ускорить регенерацию, чтобы раны затянулись за несколько часов. — Лежи, кому сказано, — слышу приближающиеся шаркающие шаги, постукивание клюки. — А сейчас все-таки приподнимись и выпей, — перед моим лицом появляется кружка, и пахнет из нее так, что у меня все внутренности связываются в узел. Желудок пуст, но все равно норовит вывернуться наизнанку. — Пей, кому сказала! — прикрикивает Сова. — Хочешь завтра нормально шевелиться? Тогда пей.

Шевелиться я хочу. Как угодно, через боль, лишь бы никто не выносил из-под меня «утку». Справлюсь.

Опираясь на один локоть, беру кружку во вторую руку. Пробую. Это какой-то травяной отвар. Гадость редкостная, но на вкус все равно терпимее, чем на запах.

— До дна пей! Ну же! Живо! — безжалостно велит Сова, когда я начинаю давиться и прекращаю пить. Надеюсь, она не решила применить уринотерапию — на вкус похоже.

Допиваю и с облегчением падаю обратно на подушку. Голова начинает «плыть».

— Что это… было? — выдыхаю, понимая, что очертания предметов перед глазами становятся все менее и менее четкими. Вот и у Совы нос «потёк» куда-то набок, глаза удлинились.

— Травка. Хорошая, — отрезает та с видом профессионала. Профессионала с носом набекрень и глазами до подбородка. В довершение весь ее облик начинает сначала мерцать, а затем подергивается дымкой.

Нет, точно не уринотерапия.

Видимо, по моему лицу становится заметно действие чудо-травки, потому что Сова шаркает к двери и кричит уже в коридор:

— Рисовка! Ты где?! Скорее неси «утку», пока она опять не отключилась!

А меня уже качает, словно на волнах. И матрас кажется мягче, и воздух еще горячее.

Жарко.

Горю.

…Я вся горю. Сгораю, но пламя не снаружи — оно внутри меня.

Пуговицы рвутся и, словно горошины, падают и катятся по полу. Мне плевать, я смеюсь.

Горячо; горячие губы и руки. Мне кажется, они везде на моей не менее разгоряченной коже.

Прижимаюсь сильнее, обхватываю руками чью-то шею. Перехватываю губы, жадно целую. Мне отвечают. Пожар внутри меня усиливается.

Провожу ладонью по чужим волосам. Они мягкие, струятся между пальцев.

Я снова смеюсь. В моей крови алкоголь. Много алкоголя. Он дурманит и толкает делать то, на что я не решилась бы в трезвом уме. Не здесь, не с этим человеком. С ним — не решилась бы.

Моя ладонь спускается вниз. По рельефной груди, но твердым мышцам живота — вниз…

И тут в мозгу что-то щелкает. Рука замирает.

— Янтарная, — горячий шепот в самое ухо, — если ты сейчас остановишься, я за себя не отвечаю.

А я не хочу останавливаться, и чтобы он останавливался — не хочу. Сейчас все условности кажутся лишь бутафорией, а настоящее — вот оно, в данный момент, между нами.

— Ник, мы друзья, — шепчу не потому, что хочу прекратить, а потому, что мне нужно услышать возражение, чтобы не сомневаться.

— К черту такую дружбу.

Горячие губы накрывают мою грудь, и я больше не думаю, выгибаюсь навстречу…

Сердце набатом грохочет в груди. Я мокрая от пота с головы до ног, волосы — хоть выжимай.

— Гагара, Гагара, — кто-то трясет меня за плечо. — Гагара, очнись. Ты кричала.

Мне хочется завыть от досады. Может быть, я и кричала, но точно не от ужаса.

Поворачиваю голову: Олуша. Стоит рядом с кроватью и смотрит на меня огромными глазами. В руках — кружка с ещё одной порцией дурно пахнущей гадости, которая отправила меня в небытие на… сколько?

— Сколько прошло? — хриплю.

— С момента наказания? — растерянно переспрашивает девушка. Пожимает плечиком. — Оно было вчера утром. Сейчас вечер следующего дня.

Значит, меня вырубило на целые сутки. Хороша травка.

Отворачиваюсь от гостьи и сосредотачиваюсь на своих ощущениях. Веду плечами, проверяя спину — немного больно, но встать, думаю, смогу.