Птицы белые и черные

— Купалась, что ли? Сдурела! Ить вода зубы ломит! Иди-ка ушицы похлебай… Ох и чумная же ты баба, Марья… Прямо бешеная… — Дед Никодим поражался, качал головой: — Вроде и годы подошли, остепеняться пора, а ты… Петька, подай-ка котелок!

Ей освободили место у костра, сунули в руки горячий котелок, деревянную ложку.

— Что дальше-то, деда Никодим? — спросил самый нетерпеливый из слушателей.

— Дальше, значит, было так…

Маша слушала нехитрую побасенку деда Никодима и вспоминала, вспоминала, и сладкая боль шевелилась в душе.

…Она пригнала машину с пирамидой кирпичей, и, пока грузчики управлялись, у нее появилось немного свободного времени. Она пошла через всю стройку к конторе монтажников. Здоровались на ходу:

— Привет, Маша!

— Привет, как дела?

— Дела, как в Польше…

— Эй, Ветрова, завтра комсомольское собрание!

— Приду!

Выпал первый снег, запорошил штабеля бетонных блоков, груды кирпичей, изрытую черную землю. И будто стало светлее, и лица у людей веселые, улыбчивые.

— Майнуй, майнуй! — кричал кто-то упорно и протяжно.

Крановщик не слышал.

— A-а, че-ерт тебе уши законопатил! Майнуй!

Наконец она подошла к конторе монтажников, остановилась в нерешительности у дверей. Двери и стены были заклеены плакатами, приказами, объявлениями.

И вдруг она услышала из-за стен звенящий, срывающийся на крик голос начальника участка:

— Я спрашиваю, почему не работаете?!.. Что?.. Почему не работаете?!

Снег скрипел под ногами. Маша поежилась, приоткрыла дверь и тихо вошла. Начальник участка стоял посередине конторки, а перед ним сидели у стены, на лавках, монтажники в брезентовых куртках, перетянутые широким и монтажными поясами. Они угрюмо смотрели на начальника, и Машу никто не заметил. Среди них был Николай.

— Вся стройка в напряжении, а они сидят покуривают, козла забивают! Где ваша сознательность? Безобразие!

И тут поднялся Николай. Он двинулся на начальника, медленно выговаривая:

— Прекратите орать на нас, товарищ начальник! Мы тут не роботы и оскорблять нас не позволим. Не работаем потому, что на земле задерживают конструкции, и не будем работать, пока их не подадут наверх.

— Сначала порядок наведите, а потом требуйте, — поддержал другой голос. — Начальства — выше крыши, а работать некому.

— Что?! — выкрикнул начальник, и его шея, затянутая белой рубашкой с галстуком, побагровела. — Как вы разговариваете с начальником участка?! Сегодня же пишу докладную.

Начальник круто повернулся, двинулся к двери. На пороге он обернулся:

— Ваши любовные похождения мне тоже известны, Мальцев. Бригадир, коммунист, двое детей, позор!

Николай рванулся к нему, но двое монтажников схватили его за руки, удержали.

— Ничего, на парткоме обо всем поговорим! Немедленно работать!

С треском захлопнулась дверь конторки, и стало тихо, и только тогда все увидели стоявшую у двери растерянную и подавленную Машу.

— Цирк! — сказал один из монтажников. — Не начальник, а прямо Кио.

— Завтра забудет, — ответил второй. — Чайник. Покипятился и остыл…

Открылась дверь, и радостный голос сообщил:

— Конструкции наверх подают!

— Это дело! Потопали, хлопцы!

Николай стоял у стола, тяжело дышал и не смотрел на Машу. Все хлынули к выходу, осторожно обходя застывшую на пороге девушку.

И Николай тоже прошел мимо, не взглянув на нее, со стиснутыми зубами и вздувшимися под скулами желваками.

Гудела и торопилась вперед стройка, ревели на котловане бульдозеры и экскаваторы.

Маша медленно шла, глядя себе под ноги.

Мимо нее на скорости проскочил «газик» с брезентовым верхом, остановился у главного корпуса, подняв тучу снежных брызг. Из кабины выскочил шофер, пробежал вперед, сорвав с головы шапку, закричал что было мочи:

— Мальце-е-ев!

Его не услышали.

— Мальцев!

Маша обернулась.

Наверху кто-то хрипло ответил:

— Чево-о?!

Шофер в растерянности оглянулся, увидел прораба в длинном плаще с капюшоном, подбежал к нему, выхватил из рук помятый алюминиевый рупор.

— Жена приехала-а, понял?!

— Чево-о?

— Же-на-а!

Он вернулся к «газику», отворил дверцу и одного за другим вынул из кабины и поставил на снег двоих черноволосых губастых мальчуганов. Они были так похожи друг на друга и оба вместе на Николая, что в глазах у Маши мелькнул суеверный испуг. Одеты они были тоже одинаково — в клетчатых куртках с меховыми воротниками, теплых штанишках и гетриках. Из-под одинаковых беретиков выбивались одинаковые черненькие чубчики.

Наверху кто-то оглушительно захохотал, потом донеслась членораздельная речь:

— Михайла-а! Михайла-а, давай стрелу!

Слова обращались, видимо, к крановщику, потому что длинная стрела огромного башенного крана начала медленно разворачиваться, подплыла к верхнему перекрытию. Николай подтянулся, ухватился за крючья, оттолкнулся ногами и повис на головокружительной высоте.

Стрела медленно опускала его на землю, а сверху смотрели монтажники и сварщики. А снизу смотрели двое напуганных и восхищенных мальчуганов. Отец спускался к ним прямо с неба.

И вот Николай уже прыгнул на землю, подбежал к мальчишкам, разом подхватил их на руки, прижимал к груди, хохотал оглушительно, целовал их в беретики, в круглые щеки и повторял бесконечное число раз: