Птицы белые и черные

— О-ой, мамочка-а… — всхлипнула Маша и бросилась догонять, прижав к груди таз с пеленками и кусок мыла.

— …Где Машка-то? — Подруга Зины держала в руках младенца и пыталась подальше выглянуть в окно. — Сдурела совсем. Останется ведь!

Поезд набирал скорость, и теперь в вагоне заволновались все.

— Отстала! Отстала! — слышалось со всех сторон. — А ребенок — здесь. Вот беда!

— С ума сойдет баба!..

— Может, в другой вагон села?

Антипов встревоженно повернул голову — он-то знал, что значит сесть в другой вагон.

Ребенок, все время молчавший, вдруг захныкал и заревел оглушительно.

— Клавк, че делать-то? — перепуганно спрашивала Зина, качая ребенка. — Ведь говорила ей, полоумной, говорила!

Антипов был встревожен не меньше других. Он поднялся и решительным шагом двинулся по коридору к тамбуру. Сейчас он крепко прихрамывал на левую ногу.

— Ой, девочки, она ж повесится, я ее знаю!

— Говорила ей: принеси ведро и стирай в тамбуре!

— Может, стоп-краном остановить?

— Ты что, за это под суд пойти можно!

А поезд по-прежнему набирал скорость, и станция кончилась, снова потянулась жаркая холмистая степь.

Пробегая по вагону, Антипов натыкался на узлы и чемоданы, наступал на чьи-то ноги, видел испуганные глаза женщин.

В тамбуре, поняв, что дело плохо, он рванул ручку стоп-крана, но куда там! Поезд продолжал катить, и, как показалось Антипову, еще быстрее. Пробежав еще один вагон, последний, он выскочил на площадку, рванул дверь, выглянул и увидел Машу, бегущую за поездом.

Таз и пеленки она прижимала к груди и еще сняла босоножки и рвалась вперед босиком. Концы красной косынки метались за ее плечами, взгляд словно прикипел к последнему вагону.

И Антипов понял, что она догоняет.

Невиданное дело, но расстояние между ней и последним вагоном медленно сокращалось.

— Бросай барахло! — крикнул Антипов, свисая с последней ступеньки площадки.

Она упорно продолжала прижимать к груди таз, пеленки и белые босоножки.

— Бросай, говорю, дура! — уже зло крикнул Антипов.

Нет, она не бросила. И догнала. Вот поравнялась с подножкой последнего вагона, и Антипов, свесившись, протянул ей руку. Но она сначала сунула в эту руку пеленки, потом таз и босоножки и кусок мыла. И только после этого протянула свою руку. Антипов легко оторвал ее от земли, вскинул на ступеньки, прижав к себе.

Некоторое время они неподвижно стояли на последней ступеньке, прижавшись друг к другу. Она перепуганно смотрела на него потемневшими глазами и дышала как загнанная лошадь.

— А вы молодец, — засмеялся Антипов. — Наверное, до войны спортом занимались?

Она вдруг всхлипнула, уткнувшись ему лицом в грудь, и заревела. На горячем степном ветру, под грохот колес.

Антипов, глуповато улыбаясь, поглаживал одной рукой ее по плечу и спине. И тут ликующе прокричал паровоз, словно поздравляя Машу с необыкновенной удачей в жизни.

Яркие синие звезды полыхали совсем близко, и черное небо слилось с черной степью.

Вагон спал вповалку. Не спали двое — Антипов и Маша. Они стояли у двери в тамбур, у открытого окна, совсем близко друг от друга, и разговаривали. Седой дедок с гармошкой во сне клонился набок и время от времени тыкался плешивой головой в бедро Антипову. Тот снова осторожно усаживал дедка в вертикальное положение.

— С моей работой, Маша, лучше в холостяках оставаться… — усмехался Антипов. — Я еще пацаном на гражданскую удрал… Потом вот в милицию определили. Сперва за бандитами гонялись, потом уголовщина, нэпманы всякие… Так вот жизнь и проходит… а вам сколько лет, Маша?

— Двадцать три…

— Мария… Красивое имя… — Антипов достал в темноте папироску, но прикуривать не стал, медлил, мял в пальцах. — А теперь вот на фронт меня и не пустили…

— Почему?

— Сухожилие перебито, хромаю… — вздохнул Антипов. — Попал в одну переделку с блатными, не повезло… Вот теперь еду в один городок, старшим оперуполномоченным откомандировали… Такие вот дела, Маша.

— В тылу тоже люди нужны… — как могла утешила его Маша.

— Нужны… — нахмурился Антипов и стал смотреть в ночную бездну.

— А вас как зовут? — чуть слышно спросила она.

— Что? — Он вскинул голову, отрываясь от своих мыслей. — Как зовут? Николаем зовут. Николай Андреич Антипов. Извините, забыл представиться.

— Дай закурить, служивый… — вдруг попросил проснувшийся дедок.

— Гляну, как там Игорек мой… — Маша стала пробираться к своему месту, где лежал спеленатый аккуратно, тщательно «упакованный» младенец.

Антипов дал деду папироску, зажег спичку. Тот закурил, закашлялся:

— Никак в толк не возьму: все служивые на фронт, а ты в другую сторону, отчего так?

— Много будешь знать, дед, плохо будешь спать.

— Понял… — Дед опять закашлялся. — Умному — намек, глупому — дубина…

Вернулась Маша, сказала с улыбкой:

— Спит…

— Спокойный он у вас.

— Ой, не говорите! Ночью бомбить стали, он на балконе спал, у Яшкиного деда. Там бомба в конце улицы рванула, все стекла повылетали. А он только глазищи открыл и ресницами хлопает.

Маша тихо рассмеялась.

— Яшка — это муж?