Птицы, искусство, жизнь: год наблюдений

Через несколько дней после того, как мы видели магнолиевого лесного бегуна, я повезла поздно вечером отца на МРТ: обследование было плановое, чтобы проверить, не прогрессирует ли аневризма головного мозга. Он первый раз отправлялся в больницу после того, как из нее сбежал. Я обещала, что мы там долго не задержимся. Его всё еще пошатывало, в движениях сквозила легкая нерешительность, но он стал чуть тверже держаться на ногах. Пока длилась часовая процедура, я сидела в тихой приемной. По большому телевизору, висевшему на стене, показывали новости. Крис Хэдфилд, первый в истории канадский командир МКС, только что приземлился после почти пяти месяцев на орбите. Три парашюта замедлили падение спускаемого аппарата, и он благополучно совершил посадку в плоских степях Южно-Центрального Казахстана.

Я услышала свое имя, огляделась – и увидела, что мой восьмидесятичетырехлетний отец пробирается ко мне, будто по накрененной палубе. МРТ завершилась. Лицо у него было светло-серое. Он сказал, что сзади под левым коленом у него какая-то резь. По его глазам я поняла, что боль очень сильная. Я отвезла его на лифте двумя этажами ниже, в отделение экстренной помощи. «Раз уж мы здесь, зайдем», – сказала я с деланным спокойствием.

Медсестра провела нас в приемный покой. Моего отца, седовласого и хрупкого, с римским носом, усадили в кресло с откидной спинкой под другим телевизором. На экране Крис Хэдфилд, с залысинами и знаменитыми усами, тоже сидел в кресле с откидной спинкой. Хэдфилд проходил предварительный медосмотр, а тем временем заново привыкал к земной гравитации. Я смотрела, как врач надевает на руку отца манжету тонометра, а в телевизоре врач надевал манжету на руку Хэдфилда.

Рефлексы у отца были неважные, но пульс на стопе – хороший. Боль начала стихать. Лицо перестало быть страдальческой маской. Врач заверил нас, что отец придет в норму.

– А как бороться с головокружениями? – спросила я.

– Возможно, они со временем ослабнут, – сказал врач и отвел взгляд.

Отец истолковал это так, что потихонечку идет на поправку, что есть робкая надежда на выздоровление.

Помогая отцу встать, я почувствовала, как сильно он на самом деле запинается. Ощутила, как запинается его организм, ощутила, как запинается его самостоятельность и чувство собственного достоинства. Его трясло от нестабильности, которая возникает, когда теряешь работу, служившую тебе якорем, трясло от экзистенциальной зыбкости, которая настигает тех, кто отстранен от гонки, для кого остановился стремительный бег колес.

Дженни Диски пишет: верная примета того, что ты определенно вступил в настоящую старость, – это когда искренне сочувствующий тебе лечащий врач говорит, что ничего нельзя сделать – «вам придется научиться с этим жить»… Видишь, что медицина пожимает плечами – мол, ты уже так немолод, что госучреждение, ресурсы которого ограниченны, не станет чересчур заботиться о полном восстановлении твоего здоровья. У учреждения другие приоритеты – потребности пациентов помоложе.

Постоянные головокружения? Доктор пожимает плечами. Невралгия? Доктор пожимает плечами. Хроническое онемение ноги? Доктор пожимает плечами. Ничего нельзя сделать. Ничего, что бы окупилось. Расстроившись – так расстраиваешься, когда фокусник откланивается, так и не показав тот самый фокус, ради которого ты пришла, – мы проводили врача глазами. Мы больше не в мире исцелений по мановению волшебной палочки и иллюзорных надежд на выздоровление.

Мы попробовали ради эксперимента дойти до парковки. Приближаясь к улице, которую надо было перейти, чтобы добраться до нашей машины, отец – бывший военный корреспондент, когда-то исколесивший весь мир, забиравшийся в кратеры, ходивший по тропам сквозь джунгли, покорявший горы – помешкал, прикидывая, сможет ли преодолеть бордюр по ту сторону мостовой.

На ночных улицах было тихо и мирно. Мы проехали мимо нескольких бегунов трусцой, мимо кучки студентов, куривших у дверей паба. Заехали в магазин за молоком и хлебом, хватаясь, как за якорь, за привычные действия. Я чувствовала: отцу пока не хочется, чтобы я отвезла его домой сразу, так что мы посидели в машине, смакуя немудрящее чувство облегчения от того, что мы вместе.

Крис Хэдфилд, подводя итоги своей экспедиции на МКС, сказал: «Кто мог подумать, что пять месяцев за пределами Земли вселят чувство, что ты стал ближе к людям?»

Я много раз возила отца в отделение экстренной помощи – как минимум пять, когда он был на грани смерти, – и всякий раз, когда мы отъезжали из больницы, ощущение было такое, что снова приземляешься, возвращаясь из космоса.