Птицы, искусство, жизнь: год наблюдений

Но меня беспокоило кое-что совершенно конкретное. Ощущение слащавости. Ощущение, что, сосредоточиваясь на почти неуловимых и маленьких проблесках озарений, я разыгрываю стереотипный сценарий о любви к природе. Меня коробило социальное происхождение бёрдинга, его дух элитарности и изысканности. Любительские исследования птиц и природы в целом, как и вообще большинство видов досуга на Западе, расцвели в викторианскую эпоху. Услады аристократической либеральной культуры и высокоинтеллектуального отдыха существовали на фоне роста неравенства в отечестве и жестокой империалистической политики за его пределами. Во времена, когда большинство населения Англии и ее колоний по-прежнему выживало как придется, обладая лишь скудными ресурсами, страшась крыс и рахита, – это я еще молчу о хищническом отношении к земле и к телу другого человека, – белые натуралисты мужского пола шлялись по лугам и долам, собирая экземпляры яиц и птичьих тушек и с экстатическим придыханием повествуя об увиденной многообразной и колоритной фауне.

Факт есть факт: если ты наблюдаешь за жизнью в бинокль, то, естественно, глаза у тебя зашорены.

⁂

В день, когда мы узнали, что нашим друзьям могут продлить срок содержания под стражей до двух лет, не предъявляя официальных обвинений, я почувствовала: старший сын стоит под дверью нашей спальни и подслушивает, как мы перешептываемся. Увидев его за полуоткрытой дверью, я опознала знакомую позу человека, собирающего информацию по отрывкам разговоров, – знакомую мне по своим годам хронического подслушивания. Заметив, что я его заметила, он съехал по перилам на первый этаж.

⁂

То, что было отчасти верно в викторианскую эпоху, остается отчасти верным и сегодня: люди, по горло занятые борьбой за выживание, не наблюдают за птицами ради эстетического удовольствия.

Вот откуда взялось распространенное, хотя и нелицеприятное представление о природе и красоте – уверенность в том, что наслаждаться ими позволительно только во времена стабильности и процветания, а любоваться красивым фасадом мира в то время, как народ страдает, – это бегство от действительности, заслуживающее всяческого презрения. Такая позиция лаконично изложена в стихотворении Бертольта Брехта «K потомкам». Он пишет: «Что же это за времена, когда / Разговор о деревьях кажется преступленьем, / Ибо в нем заключено молчанье о зверствах!»[32]. Слова Брехта (спустя несколько лет им вторил Анри Картье-Брессон: «Мир разлетается в клочья, а Адамс, Уэстон и им подобные фотографируют камни!») укрепляют убеждение, что любовь к природе – роскошь, доступная лишь среднему классу, излишество, которого следует остерегаться. «Разговаривать о деревьях», предаваться сибаритству и ублажению своих капризов – слабостям, которыми славятся привилегированные классы, – просто оскорбительно.

Но птицы не перестают порхать, а произведения искусства – создаваться. За решеткой наши друзья нашли себе занятие – попробовали кое-как приспособить для жизни свою камеру, где потели, как в сауне. Проявили смекалку. Изготавливали из макарон клей, мастерили крючки, чтобы вешать на них личные вещи. Их дни проходили в такой скуке, в таких банальных ужасах, что наши друзья занимали себя решением бытовых проблем. Сконструировали душ из обрезанной бутылки от «фанты», куда наливали холодную илистую воду из Нила. Каждый вечер устраивали лекции, поощряя каждого сокамерника делиться знаниями («Как составить идеальное резюме», «Фильмы о тюремной жизни»), чтобы прогнать отчаяние. Не позволяли, чтобы неволя отняла у них стремление к самовыражению, чувство солидарности и инстинктивную тягу передавать свои знания. Кинорежиссер нарисовал на картонных коробках портреты тридцати четырех заключенных. Творил, потому что он человек творческий, а дело творческих людей – творить. Врач тем временем лечил больных и раненых, потому что дело врачей – лечить.

⁂

Как-то вечером мои сыновья помогали сделать транспарант для адресованной египетским и канадским властям «петиции с портретами» в Tumblr. Хотели добавить свою фотографию к целой стене из фотографий, призывавших освободить наших друзей.

Дети пили через соломинки лимонад и раскрашивали слова «Пожалуйста, освободите…». Мой старший сын заговорил с отеческими интонациями.

– Давай пририсуем тут пингвинов, – сказал он.

– Пингвинов? – повторил младший. Его интонация плохо поддавалась расшифровке. Он то ли восхитился изобретательностью старшего, то ли счел его тупым как пробка, за то, что ему всё хоть бы хны. Понять было трудно. Не знаю – может, он и сам не понимал.

⁂