Птицы, искусство, жизнь: год наблюдений

Спустя несколько месяцев мне попалась книга о Розе Люксембург, которую в 1916 году «превентивно» посадили за революционную и антивоенную деятельность и два с половиной года продержали за решеткой. В заточении Люксембург черпала особое удовольствие в том, что наблюдала за птицами и прислушивалась к их голосам во дворе тюрьмы и за ее стенами. В письмах к друзьям она упоминает, что читает научную книгу о миграциях птиц, а также описывает свои встречи с воробьями, соловьем, зеленушкой, зябликом и лазоревкой. Наблюдательная Роза держалась за птиц и разгоняла тоску, распевая арию графини из «Свадьбы Фигаро» перед стаей черных дроздов. По ее эксцентричным и бескомпромиссным письмам мне стало ясно, как мужественно и внимательно Роза наблюдала за миром из своей тесной камеры, как благодаря птицам возросла зоркость ее глаз-микроскопов.

А еще мне стало ясно, что многие из наших азбучных представлений о красоте – лишь стойкие заблуждения и утверждать, будто любовь к природе – плод привилегированного положения и богатства, а умение радоваться мелочам несовместимо со страстью к справедливости, – значит лукавить, да к тому же смотреть на неимущих и обездоленных свысока. Письма Розы борются с этими домыслами, показывая, что природа может очень поспособствовать – и уже способствовала, как свидетельствует история, – продвижению к «потенциальному достоинству и ценности человеческого сознания». Роза не была наивной. Она была уверена: преданное служение социальной справедливости отнюдь не несовместимо с эстетическими впечатлениями и чувственными наслаждениями, а, наоборот, требует им предаваться, политическая деятельность должна апеллировать к либидо и чувству прекрасного, а не только к абстрактным понятиям.

Выглянув в ее окно, я нашла рамки, куда вмещаются и мир природы, и мир политики, красота и совесть, маленькие жесты и большие дела.

⁂

Я склонна преувеличивать сбалансированность характеров в своей семье, так что позвольте уточнить: мой старший сын старается быть надежной сенью, укрывающей других от бурь, но он не ангел. Иногда он отказывается быть укрытием – сворачивается в клубок, как еж. Иногда изображает раздражение и мировую скорбь. Порой бывает ворчлив, вспыльчив или замкнут.

Но за всей этой внешней отстраненностью таится основа – крепкая, опекающая любовь. Не счесть, сколько раз я видела, как он протягивал руку, чтобы поддержать младшего брата, – так, как моя мать когда-то держала меня за пончо, так, как братья и сестры кинорежиссера и врача поддерживали их издалека.

⁂

Я обнаружила, что были и другие узники, которым полюбились пернатые, – от «Любителя птиц из Алькатраса»[33] до так называемых орнитологов из Варбурга. (Те познакомились в лагере военнопленных в Германии, где занимались бёрдингом, а впоследствии учредили в Британии движение защитников природы.) Я просматривала письма и дневники заключенных (в том числе из Алькатраса и Варбурга), где описывались воробьи под стропилами в старинном тюремном корпусе, белые американские цапли, гнездящиеся в кустах, вороны, барражирущие, как разведчики, вдоль колючей проволоки, лесные голуби, влетающие в тяжелые чугунные ворота.

Птицы символизировали самую глубокую жажду освобождения, стремление застолбить за собой хорошую и большую жизнь.

Австрийский психиатр Виктор Франкл, выжившая жертва холокоста, пишет в книге «Человек в поисках смысла»: «Однажды, через несколько дней после освобождения, я долго шел по полям, мимо цветущих лугов, в торговый городок недалеко от лагеря. Жаворонки поднимались в небо, и я слышал их радостное пение. На километры вокруг никого не было видно, не было ничего, кроме простора земли и неба и ликования жаворонков. Я остановился, взглянул вокруг и вверх в небо – и опустился на колени»[34].

Несколько дней я слушала музыку Оливье Мессиана – а он написал вещи, которые музыкальный критик Алекс Росс назвал «самой неземно-прекрасной музыкой XX века», в заключении в лагере военнопленных в Гёрлице в Германии. Мессиан записывал нотами пение птиц, услышанное в неволе, и включал его ритмические фигуры в свою музыку. Нестройные, диссонирующие аккорды, перемежаемые долгим молчанием.

Да, были и другие любители птиц, сами сидевшие в клетках, – не только Роза. Но в ее письмах я нашла кое-что, что подтвердило: без птиц не обойтись. Есть масса важных вещей, о которых стоит писать, – это я стала острее чувствовать, когда наши друзья находились под стражей. Но птицы были для меня опорой, точно так же, как музыка была опорой для моего мужа, когда он изнывал от усталости и беспокойства. Я наблюдала за птицами везде, где бы они мне ни попадались, даже за теми, которых видала уже тысячу раз. Они подчеркивали, как высоко небо, какой бескрайней и насыщенной может быть лазурь, как обширен мир, не имеющий отношения к людям. Я слушала незримых птиц, забившихся под карниз или в гущу деревьев, прячущихся под эстакадой. Их громкие и беззаботные трели, казалось, становились всё настойчивее, словно нарастая в противовес вестям из Египта.