Птицы, искусство, жизнь: год наблюдений

Музыкант и не подозревал о вопросах, которые роились в моей голове и за время прогулки приобрели странный клерикальный оттенок. Он был слишком занят: заглядывал между ветками кустов, величественно и великодушно уделяя внимание птицам, – наклонялся, чтобы расслышать, нагибался, чтобы увидеть, а услышав мелодию, умолкал, высматривая певца.

⁂

Когда я вернулась домой, мои сыновья насвистывали. Мой старший сын научил младшего высвистывать мелодию, и я слушала, как они на своей двухъярусной кровати свистели допоздна.

Спустя несколько дней, на улице, я заметила юношу, который перемещался по тротуару как-то странно. Шаг вперед, шаг назад. Наклон вбок, шаг вперед, шаг назад. Иногда мы с мужем понарошку исполняем современные танцы – вот что мне это напомнило. Я перешла улицу – посмотреть, чего это он танцует на тротуаре.

Там, изломанный, отлетавший свое, лежал голубь с окровавленным обрубленным хвостом. Я вытащила из сумки полотенце, с которым хожу в фитнес-центр, мы подложили его под птицу и бережно перенесли ее к дверям подъезда, над которыми был козырек. Затем опустились на корточки, попробовали перехватить взгляд голубя. Не знаю, всматривался ли он в нас остекленевшими глазами или ему было всё равно, но мы смотрели на него, а он постепенно затих.

Я и раньше видела мертвых птиц, но никогда не видела, как они умирают. Взглянув на ситуацию рационально, я поняла, что голубь не был предназначенным для меня знаком свыше. Я не склонна выискивать послания судьбы, высматривать в небе мистические знамения, но с годами у меня выработалась определенная вера в случай и счастливые совпадения. Меня бы сейчас здесь не было, если бы не случайная встреча двух малосовместимых людей в неожиданных обстоятельствах. Я не познакомилась бы с моим будущим мужем, если бы в один невероятный вечер не вошла в нетипичную для себя дверь. Итак, после голубя, после еще нескольких дней, когда происходили необычные и банальные встречи с птицами, возникло ощущение, что мне советуют, чем заняться дальше. Я стану изучать птиц. Я послала музыканту записку – попросила разрешения целый год ходить за ним по пятам.

Музыкант согласился.

⁂

Муж: О чем ты сейчас пишешь?

Я: Да так…

Мой муж – человек слишком преданный мне и слишком вялый, чтобы во мне сомневаться. Если я отправлюсь в фантасмагорически безрассудное путешествие, то он – я-то точно знаю – будет разбрасывать горстями конфетти и радостно вопить: «Счастливого пути! Счастливого пути!»

Так уж у нас заведено. Мы друг другу рукоплещем, пускаясь в злоключения.

Мы рукоплескали и моему отцу, когда той зимой он сбежал из больничной палаты. Он позвонил нам из такси, повествуя о побеге таким тоном, словно только что выкопал туннель на волю ложкой, – а в действительности доковылял с ходунками до лифта, спустился в главный холл и прямо у больничных ворот поймал такси. Задыхаясь от упоения и эмфиземы, отец в шутку воображал эпический – чуть ли не национального масштаба – план «Перехват». На минутку сделался беглецом, а не пациентом.

Аплодируя отцу и празднуя его освобождение, мы ничуть не преуменьшали последствия побега для его здоровья (вскоре позвонит врач сделать нам выговор) – просто мы знали, что на кон поставлено кое-что поважнее. В жизни случаются моменты, когда нам всего нужнее возможность строить свою биографию по собственной воле: всего нужнее и всего благотворнее.

Это-то мы и праздновали, сидя у отца на тесной кухне, угощаясь обедом в честь возвращения домой, который принесли мы с мужем. Для нас наступила передышка. Больше ничего нельзя было поделать, ничего уже не требовалось расставлять по местам. Отец чувствовал, что жив и ему всё нипочем: а это чувство не посещало его уже давно.

И когда отец спросил, над чем я работаю, я ему сказала.

«Думаю написать книгу о птицах и искусстве», – сказала я (хотя еще не приступала к работе; слова и решимость лишь вызревали помаленьку).

Я сделала открытое и доверчивое лицо – не без усилия, потому что отец, за обедом сидевший слегка подавшись вперед, теперь откинулся на спинку стула и смотрел на меня недоуменно, словно я только что поделилась замыслом трактата о деревянных орудиях труда в сельском хозяйстве.

Так мы и сидели, беседуя без слов.

– Почему?

– А почему нет?

– А что-нибудь дельное ты разве не можешь написать? Книжку на более серьезную тему?

Отец – любитель всего отдаленного и серьезного – полагает: то, о чем пишу я, слишком близко к нам и слишком вычурно. Его влечет всё крупномасштабное, эпические битвы, История с большой буквы, столкновение цивилизаций. Птицы – для него слишком узкая и банальная тема.