Птицы, искусство, жизнь: год наблюдений

Квартира тоже работала на образ дельца теневого бизнеса. Холодно, обстановка спартанская. Холодильник, длинный обеденный стол, штабели картонных коробок – вот в принципе и всё. Там, где должна была располагаться спальня, – вольер примерно десять на двадцать пять футов. Мы сняли пуховики, положили их на стол, музыкант выдал мне пару голубых нитриловых перчаток и повел в вольер.

Контраст между холодной бесхозной комнатой и полнокровным хаосом в вольере просто ошарашивал. Казалось, кто-то подбросил в воздух пригоршни французских шоколадных конфет-ассорти. Всюду, куда ни глянь, порхали взад-вперед, вверх-вниз птицы с ярким оперением. Я насчитала двадцать штук. Музыкант показал мне пять разных видов, которые принято относить к категории австралийских вьюрков. Тут были тростниковые астрильды с ярко-красными головками, бриллиантовые амадины с пунцовыми гузками и ослепительно-белыми крапинками, японские амадины шоколадной расцветки, несколько золотистогрудых астрильдов и самка красноухого астрильда. Каждая птица – ни дать ни взять ослепительная безделушка, пышущая жизнью.

Я сделала круг по вольеру, внимательно изучая этих пичуг и впитывая странную, напоминающую сквот, атмосферу, пока музыкант сновал туда-сюда, занимаясь уборкой. Похоже, это занятие не доставляло ему удовольствия. Вся эта ситуация шла вразрез с негласным законом о разонравившихся домашних питомцах, согласно которому дети имеют полное право сплавлять надоевших животных своим родителям. Но не наоборот!

У меня сложилось впечатление, что отец музыканта менял хобби как перчатки: его то и дело захватывали новые увлечения. Когда-то он конструировал коротковолновые радиоприемники. Потом, нежданно-негаданно, решил коллекционировать тропических рыбок. А в один прекрасный день забросил рыбок ради конвертов первого дня гашения. Конверты первого дня гашения, пояснил музыкант, – это конверты или открытки с марками, погашенными на почте в первый день, когда эти марки были выпущены в почтовое обращение. А потом отец стал заядлым коллекционером фотоаппаратов.

Нельзя не признать, что так быстро менять хобби – это необычно и, пожалуй (в случае с вольером), слегка безответственно. Но в то же время было заметно, что отец музыканта был заботлив. О его былой привязанности к птицам свидетельствовало всё: сооруженные им насесты, самодельная купальня для птиц, прилаженная под протекающим краном, а главным образом тот – возможно, возмутительный до неприличия – факт, что целая квартира (которую легко сдать за полторы тысячи долларов в месяц) отдана под жилье двум десяткам птичек-невеличек.

Наслоения грязи и сгустки птичьего помета облепляли стены и мебель. Но птицы были ухоженные, судя по оперению, совершенно здоровые. Им вполне хватало места для полетов.

Я помогла музыканту заполнить кормушки в указанной им последовательности. А потом вдруг сообразила, что вызываю здесь переполох. Мое появление в отгороженном пространстве крайне встревожило птиц. Они описывали в воздухе неистовые петли, метались из угла в угол клетки. Их крохотные крылышки трепетали неритмично, когда они взволнованно порхали с насеста на насест, стараясь держаться от меня подальше. Пух и перья полетели по воздуху. Щебет, который я приняла за пение, был слегка паническим.

Тогда же я поняла, что голубые нитриловые перчатки на моих руках – не ради моего удобства, а ради безопасности птиц: должны уберечь их от заразы, которую я, возможно, разношу. Сходство вольера с карантином ввело меня в заблуждение. На самом деле я здесь – невежа-захватчик.

Когда видишь, что птица мечется, будто ей хвост подпалили, и тут догадываешься, что это ты разожгла в ней тревогу, больше невозможно тешиться иллюзией, будто твое присутствие в мире благотворно и мало чему мешает. Меня эта догадка заставила воспринимать действительность острее, чем когда-либо. Побудила иначе, реалистичнее оценивать свою весомость и пропорциональную величину в масштабе всего мира. Не могу сказать, что эта оценка была мне по вкусу. Кому захочется чувствовать себя Годзиллой при контакте с другим биологическим видом?