Возможно, нам суждено быть похожими на отца и дочь в «Разговоре с отцом» Грейс Пейли, не понимающими друг друга «нарочно». Например, когда в тот день мы сидели у него на кухне, меня осенило: отец счел, что тему птиц я взяла специально в пику ему, а мне, со своей стороны, казалось, что его пренебрежение к природе и искусству – пренебрежение ко мне самой. Эта стена непонимания возникла, в сущности, не по моей и не по его вине. Сделавшись писательницей, я, так сказать, пришла в семейный бизнес, и отец взял на себя роль наставника.
Несколько «дельных» книг, написанных моими британскими родственниками: Джордж Маклир «Час печали, или Чин погребения мертвых, с приложением молитв и гимнов», Джон Файот Ли Пирс Маклир «Лоция Берингова моря и Аляски с присовокуплением северо-восточного побережья Сибири», Томас Маклир «Каталог 4810 звезд за период наблюдения 1850 года», Майкл Маклир «Десятитысячедневная война: Вьетнам 1945–1975».
Мой муж, глазевший на потолок, пока мы с отцом вели наш первый безмолвный разговор, – глазевший, выражая свою тягу к побегу, – покосился на нас, когда мы, смягчившись, завели второй.
Лицо отца стало пепельным. Я кивнула мужу: пора уходить. Отцу нужен отдых. Пока он пытался встать, меня озарило: я только что сказала отцу – человеку, у которого не осталось времени на пустяки! – что пишу книгу о чем-то заумном и ускользающем от определений. Неужели я не могла ради него выбрать какую-то тему без выкрутасов?
Я заволновалась, но не чересчур. Наступает этап, когда такие проблемы в семье никого между собой не ссорят: просто иногда их вяло теребят или игнорируют. Я знала: отец предпочтет позабыть мои слова и через несколько дней снова у меня спросит: «Так над чем ты работаешь?» И если снова останется недоволен ответом, спросит еще раз, и еще раз, и еще раз.
Я, со своей стороны, в ответ ему что-нибудь наплету, не потому, будто я идеальная дочь, – просто не позволю решать за меня, что масштабно, а что – мелкотемье. Не позволю, чтобы это решала мода, не позволю, чтобы это решали отцы.
Потому что в действительности всё всегда сложнее. Я могу делать вид, что мне всё равно, и все-таки мечтаю, чтобы он заинтересовался моей работой, увлекся, одобрил.
О чем стоит петь? А если тема, затронутая в песне, мелковата? Из книг вы узнаете, что птицы поют по самым разным причинам – зовут друг друга, предупреждают о хищниках, ориентируются таким способом в пространстве, зазывают себе пару. Но меня не особо интересовало, как смотрят на это книги. Мне хотелось знать, как смотрит на это музыкант. «Зачем поют птицы?» И после нашей первой орнитологической прогулки я задала этот вопрос вслух.
Мне хотелось услышать: мол, птицы поют, потому что не могут иначе, потому что должны петь, потому что это неотделимо от их натуры, неудержимая потребность.
– Мне не хотелось бы фантазировать на пустом месте, – сказал он. – Антропоморфизм – опасная привычка, ее нелегко искоренить.
Я замялась, мысленно признав, что, скорее всего, моя привычка к антропоморфизму неискоренима:
– Обещаю: я никому не расскажу.
Музыкант неспешно кивнул. И, наконец, произнес:
Не знаю, почему от его ответа у меня стало хорошо на душе, но факт есть факт.
австралийские вьюрки и птицы в неволе
Тяжкое бремя единственного ребенка в семье: ребенка в единственном числе и неизбежно нужного, ребенка, на котором сфокусировано чрезмерное родительское внимание, вселяло в меня желание удрать подальше. В детстве я мечтала о брате или сестре, которые оттягивали бы на себя внимание, об армии дальних родственников, которая ободряла бы и подставляла плечо. А в подростковом возрасте жаждала сбежать, самой себя выпустить из клетки.