Птицы перелётные

И самое главное – Наташа. Какая хорошая девочка, тоже в университете учится. Ну, может, не такая красотка, как ерохинская Галина, да и с Болотцем девчонки к нам приходили поярче. Но Наташка-то – умница и как Андрея любит! И что теперь? Вон она сидит рядом с ним и только что не ревёт. За руки держатся. Что же за людоедское у нас государство? Ну почему им надо расставаться? И расставаться навсегда… А может, так распорядилось Провидение? И потом они напишут роман «Как закалялась Любовь», и его станут изучать в школе. Ой, ребята, ребята…

Тем временем Дрон расчехлил гитару, которая стояла рядом с его чемоданом. Все оторвались от стола и разговоров и устремили свои взгляды на Андрюшу.

– Я хочу вам показать новую песню. Не знаю, доведётся ли мне когда-либо ещё для вас спеть что-нибудь новенькое, да и старенькое тоже, скорее всего, не придётся.

– Ты чего, Дрон? – загалдели ребята.

– А ничаво, вот чаво, – ответил Андрюха. – Правда, никто ведь не говорил, что там, за бугром, мы не сможем посидеть и выпить, да и попеть тоже. Но для этого вам надо будет обмануть наши доблестные органы. Знайте, поляну я накрою, а всё остальное – в руках судьбы. Итак! Новая песня!

Андрюха запел на три четверти, пародируя Бориса Чиркова с его «Крутится, вертится шар голубой…» из трилогии про Максима. Судя по всему, текст был совсем свежим, и Дрон исполнял по бумажке.

Меня провожали не в армию;
Я с Христофором Колумбом
Рванул открывать Америку,
Билет мой в один конец!
Прощай, мать родна Эс-эс-сэрия,
Я выпью всё, что мне отмерено.
Готовьте цветы и слёзы,
А кто-то терновый венец.

Дрон пел, и какая-то нереальная тишина установилась в квартире хрущёвского разлива. И была в этом некая пронзительная правда, когда песня проникала в самые заветные уголки души, которые тысячу лет не расшторивались и куда не проникали ни солнечные лучи, ни очищающий ветер.

Девчонки и Елена Борисовна плакали… Наташка сидела с абсолютно сухими, отчаянно кричащими глазами.

– Не уезжай! Не уезжай, Дрончик! Я умру без тебя! – шептала она. – Возьми меня с собой! – Она вдруг бросилась ему на шею, и у неё неожиданно началась истерика.

Реанимацией Натальи занимался весь коллектив, и вот она уже просит прощенья у Дрона и у всех-всех-всех – за своё такое бабское поведение.

А время, как всегда, неумолимо, и пора было рулить в Шереметьево. На трёх таксомоторах поехали в аэропорт. Игорь сидел рядом с водителем, а на заднем сиденье расположились Андрей и его Наташа. За всю дорогу они не проронили ни слова, лишь иногда Дрон вытирал слёзы, катившиеся по её щекам. Так они и доехали до порта, где люди прощались друг с другом. И многие считали, что навсегда. Шереметьево провожало уже не советских, но ещё не заграничных граждан. Было много суеты, слёз и неумолимых речей работников таможенной службы. Дрону повезло, его узнал таможенник, который видел его на сцене, и поэтому все формальности уместились в одну фразу.

– Жаль, что ты уезжаешь. Надеюсь, гитара не представляет культурной ценности?

– Стану великим – тогда посмотрим, – ухмыльнулся Дрон.

– Андрей, обязательно пиши! Нам будет плохо без тебя!

– Проваливай, хватит рвать нам душу, – буркнул хмурящийся Болото. – Ты ещё узнаешь о нас в своих Забугориях.

– Береги Наташу! – сказал Андрей Игорю и крепко сжал её в своих руках.

Андрей взял гитару и шагнул прочь из своей прежней жизни. Уже уходя, он крикнул:

– Прощай, мать родна Эс-эс-сэрия, я выпью всё, что мне отмерено!

И ребята неожиданно для себя зааплодировали. Но на поклон Дрон не вышел, и провожающие потянулись к выходу.

2

Кулик и Наташа вместе возвращались домой на машине, которую молодой человек отыскал, пообещав шоферу заплатить два «счётчика». Вот ведь времена были! Таксисты, мясники и прочие специалисты из сферы обслуживания в эпоху тотального дефицита ощущали себя просто хозяевами жизни.

Наталья сжалась на заднем сиденье «Волги», в самом уголке, точно воробей, промокший под проливным дождём. Игорь расположился рядом с водителем и поначалу не тревожил её своими разговорами. Он не хотел теребить ей душу, хотя и боялся, что она себя сожрёт, размышляя о своей доле и об Андрее. Наконец Болото повернулся к ней и спросил:

– А ты давно узнала, что Дрон решил срулить из страны?

– Фактически он мне первой сказал об этом. Ты же знаешь, как всё в его голове происходит обстоятельно. Он сильно терзался… Страдал, что оставляет мать. Говорил, что тяжело покидать меня… Хотя… Может, от меня он и бежал? Не знаю.

– Не говори глупостей. Он любит тебя, и потом: он – взрослый мужик! Двадцать восемь лет.

– Любит… Наверное, любит, но странною любовью. Он струсил и не позвал меня с собой.

– Он боится, что не сможет тебя сделать в Америке счастливой; я думаю, он хочет там устроиться, потом позовёт тебя.

– А ты не слышал, что преодоление трудностей вместе с любимой укрепляет чувства?