Птицы перелётные

Вы удивляетесь, почему исторической? А какой же ещё? Наши герои жили не в безвоздушном пространстве, и события, происходившие с ними и вокруг них, были частью той картины, которую сформировало время. И не обязательно надо быть политическим деятелем или полководцем, чтобы стать героем подобного повествования. Я так думаю.

Игорь, Наталья, Елена Борисовна – все они учились жить без Дрона. И потихоньку рана, которую нанесла им жизнь, отправившая Андрея на ПМЖ в Америку, начала затягиваться. Правда, мама Дрона, неизменно статная, с прямой спиной и ясным взглядом, начала всё больше сутулиться, а взгляд её иногда было трудно поймать. Работа её отвлекала от мыслей об Андрее. Музыка, которую играл Андрей, да и та, которую он просто слушал, стала постоянной спутницей её одиноких вечеров. Но надо жить – и она жила. Не замеченная прежде в пристрастии к религии, она теперь нет-нет, да и захаживала в церковь. И от этих посещений ей становилось легче. Разговоры с Богом заменили ей общение с Андреем… Хотя перед сном ей удавалось и с сыном поболтать. Глядя на его фотографию (а около кровати была его фотка в семилетнем возрасте – в том самом возрасте, когда он был таким сладким и принадлежал только ей), Елена Борисовна спрашивала его обо всяких пустяках, и он отвечал ей своим баритоном… Немного странно было, что маленький мальчик со снимка говорит таким мужским голосом, но это её не смущало. А раз в месяц Андрей звонил ей по телефону и рассказывал о своей жизни. Пятиминутный разговор потом обсасывался и обмусоливался ею со всех сторон, и до следующего звонка Андрея она с подружками (да и с Болотцем) разбирала все возможные толкования ответов Дрюни, как шахматист анализирует отложенную партию. Смешно, но после его отъезда она всё чаще называла сына детским, таким далёким, практически забытым именем. И это Елену Борисовну согревало и давало силы, чтобы жить дальше. Нет, мыслей, чтобы самой уйти из жизни, у неё не возникало (она всё-таки разумная женщина, а теперь ещё и набожная), но на первых порах – и это правда – жить ей не хотелось, и нечего об этом говорить.

Наталья тоже тяжело выживала без Андрея. Она его любила по-настоящему, и это чувство не отпускало. Любил ли её Дрон? Любил, она в этом не сомневалась. Но что толку? Да, уехал и ничего не сказал – ни про своё чувство, ни про дальнейшую свою и её жизнь. Не сказал – вот и всё. И что ей теперь делать, где брать силы, чтобы ждать, любить?

«Ну за что это нам? – задавала она себе в сотый раз вопрос. – Кому нужен этот дурацкий коммунизм, если для этого человеческую судьбу надо через колено ломать? По каким “потребностям” я теперь без него буду жить и по каким “возможностям” буду без него трудиться? Спасибо ещё Болотцу, что даёт шанс поплакаться в жилетку. Как жаль, что я не научилась верить в Бога. Бог дал, Бог взял – и всё решение проблем. А тут прокручивай по сто раз последние разговоры, гадай, не обидела ли так, что он решил уехать один».

Нет, конечно, не из-за неё он свалил из страны… Но, может быть, сумела бы его удержать, например, своей любовью? Может, надо было его так любить, чтобы никакая Америка не смогла его у неё отбить?

«Ох, да пошло оно всё… Любила так, как умела, и продолжаю любить. А то, что он ничего не сказал… Так это опять же привычка к мысли, что любая инициатива наказуема. Все мужики ничего в итоге не решают, переложили эту инициативу на баб. Хотя Дрон-то инициативный – дальше некуда… В Америку ускакал – рок-н-ролл ему тут, видите ли, не дают играть! В Калифорниях захотелось пожить! Твою мать!.. А здесь без него так тухло, хоть в петлю лезь… Не злись, не злись, Наталья! Такая, видно, у тебя судьба. Да расколоти ты уже это чертово зеркало – и не на что будет пенять!»

Игорь значительно легче Елены Борисовны и Натальи переживал разлуку с Дроном. Специфика его работы была такова, что он часто уезжал из Москвы, да и Андрей обычно не сидел дома. Порой они не виделись по месяцу, а то и по два. Это уже стало само собой разумеющимся, и поэтому отъезд друга не сильно изменил ритм жизни Кулика. Было ощущение, что Дрон умотал на гастроли и вот-вот вернётся домой, и они снова встретятся, чтобы обсудить последние музыкальные сплетни и новинки, уютно расположившись с бутылочкой вина у него или у себя дома. А может быть, Игорь попросту гнал от себя мысли о дроновской Америке и его успехах в деле освоения жизни хиппи? Поди разберись… Чужая душа – потёмки, а своя – так потёмки в квадрате. В то время много музыкантов – и джазовых, и тех, кто играл биг-бит, – умотали за границу. А оставшиеся в стране их коллеги отчаянно ревновали их к Лос-Анджелесу и Нью-Йорку, Сиэтлу и Чикаго. Все ловили новости и сплетни об «аргонавтах», рванувших в тридевятые царства за «золотым руном», и, узнав что-то новенькое, отсылали это в эфир «сарафанного радио». Как анекдот пересказывался разговор двух музыкантов по телефону, состоявшийся среди ночи в один из тех январских дней. Диалог выглядел примерно так:

– Боня, привет! Это ты?

– Привет! Это я. Ты сдурел, три часа ночи… Ты кто? Я ничего не понимаю.