Птицы Великого леса

Их долго мотало по водам. Весенние туманы путали даже опытных мореходов. Почти седмицу они потеряли, пытаясь найти родной берег. Зима злилась, и волны били без устали, носили в серой мгле день за днём.

Глава объяснил, что воды моря прокляты зимой, и только чародеи могли найти верный путь, а они были слабы и заколдованы. Вторак больным лежал несколько дней, прежде чем смог снять с них заклятие. И только тогда ветер задул в паруса и наконец направил их к родному берегу.

Вячко попытался посчитать, сколько дней он провёл в пути. Сколько времени он потерял? Успеет ли на подмогу к брату? Ведь ещё предстояла долгая дорога от Приморского до Лисецка. Один он мог бы домчаться до Златоборска меньше, чем за седмицу, но вместе с ним путешествовали женщины и больные чародеи.

Ноздрей коснулся терпкий запах масел. Вячко оглянулся, зная, что увидит Чичак. Она стояла в стороне у самой кормы, и ветер трепал длинный лазурный платок, которым она покрыла голову.

Долго Чичак притворялась, что не замечала мужа, наконец посмотрела ему прямо в глаза и улыбнулась горделиво, точно всё это было её заслугой. Она спустилась вместе со служанками обратно в трюм, и скоро оттуда выгнали всех мужчин. Княжна переодевалась.

– И тебе, княжич, стоило бы себя в порядок привести, – Вторак вместе с остальными выбрался на палубу.

– Ты прав. Приморский князь точно пожелает поприветствовать нас лично.

Вячко не видел себя в зеркало уже больше седмицы, а не брился и того дольше. На корабле было холодно и влажно, даже внизу, в трюме, под одеялом он не мог согреться. Мореходы пили горькую настойку, что заставляла кровь быстрее бежать по венам, но от неё болела голова и всё время тянуло в сон.

Вячко руками ощупал свою одежду, принюхался и поморщился. Не в морской же ледяной воде ему теперь мыться?

– Ну, хоть переоденься, – с сочувствием посоветовал Вторак.

– Из чистой одежды у меня только ханское платье, – поморщился княжич. – Не могу я его надеть. Скажут, что я стал во всём послушен жене, раз ношу одежду её народа.

Напротив, это Чичак стоило найти ратиславское платье. Но немыслимо было даже представить, что смуглая девчонка с удивительными чёрными глазами станет одеваться в расшитый жемчугом и золотом кафтан, покроет волосы не воздушным платком, а богатым княжеским венцом. Чичак казалась прекрасной заморской птицей, которой не место было в тёмной холодной Ратиславии.

Вячко сбежал вниз по ступеням, остановился, прислушиваясь к женским голосам, постучал в дверь и вошёл.

– А, муж, это ты, – дёрнула бровями Чичак.

Стая служанок, что окружала её, боязливо попятилась. Слуги, которые плыли с ними из Дузукалана, страшились господ, точно грозных богов, даже в глаза порой избегали смотреть, хотя оставались вольными людьми. В Ратиславии разве что самый презренный челядинец проявлял такое послушание.

– Я.

Вячко остался у двери, не зная, с чего начать разговор.

Чичак поглядела на него, подождала, махнула рукой, веля прислуге уйти. Девушки засеменили к выходу, с поклонами обошли княжича. Впервые за всё время путешествия Вячко и Чичак остались вдвоём.

– Что ты хотеть?

Она подошла ближе, и Вячко отметил, какие богатые на ней были украшения, какие дорогие ткани. Его вдруг пронзил стыд. Вряд ли он мог достойно содержать жену, так, как она привыкла. У него и княжества своего не было, он жил лишь тем, что получала его дружина. Безземельный княжич.

– В городе нас встретит князь, правитель этого города, – в горле запершило. – Тебе нужно будет…

Слова путались. Он совсем позабыл, что хотел сказать.

– Помалкивать? – хмыкнула надменно Чичак. – Так ты не бояться, я умею притворяться.

– Знаю, – кивнул Вячко. – Успел заметить, как ты вела себя с отцом.

Жена пожала плечами, точно он говорил о чём-то незначительном.

– Как иначе? Меня воспитывать быть послушной своему отцу, а теперь мужу.

Тонкая рука вдруг пробежала по вороту его кафтана, отчего зазвенели браслеты на запястье, коснулась шеи, отросших кудрей. Вячко склонился, повинуясь неведомому чувству, и Чичак легко поцеловала его в губы. Дохнуло маслами.

– Ох, как же ты пахнуть, – фыркнула жена и засмеялась. – Тебе надо хоть сменить наряд. Ты же князь.

От смущения зарделись щёки.

– У меня нет другой ратиславской одежды, только та, в которой меня взяли в плен.

Чичак откинула крышку большого сундука.

– Мой отец дарить тебе щедрый подарки, – с превосходством сказала она.

Сверху в сундуке лежал наряд дузукаланского вельможи. Такой и княжичу надеть было не стыдно, столько на нём драгоценных камней да искусной вышивки.

– Я не могу носить дома дузукаланский наряд. Меня не поймут.

Чичак прищурила чёрные глаза:

– Тогда ходи голый! Лучше, чем такой грязный!

Она грохнула с силой крышкой сундука, сорвалась с места.

Вячко и слова сказать не успел. Чёрные косы змеями мелькнули в дверях, и Чичак ускользнула наверх, на палубу. Он остался стоять один, как дурак, кусая губы от злости, досады и неожиданного стыда.