Птицы Великого леса

– Сейчас ночь, дурак! – воскликнула обиженно Чичак, и Вячко показалось, что она вот-вот заплачет, и от этого ему стало ещё смешнее. А девушка осушила бокал до дна и налила ещё.

– Значит, ты распутна, и все в городе знают, что ты уже не девица?

– Я девьица, – Чичак свела на переносице чёрные брови, посмотрела на него исподлобья яростно, точно готовясь ударить острым клинком в самое сердце.

– Тогда зачем так хотела выйти замуж за безземельного княжича?

Чичак со стуком поставила бокал на столик, взгляд чёрных глаз обжёг яростью.

Было удивительно приятно её унижать. Вячко стало легко, хорошо на душе, когда он увидел, как больно девушке слушать его слова. Сколько она над ним издевалась, и наконец он смог ей отплатить.

– Или ни один мужчина тебя не захотел?

Она сорвалась с места, набросилась, как дикая кошка. Тело сработало по привычке. Вячко приготовился к драке, обхватил её запястья, а она села верхом, точно приготовившись бить, а вместо этого поцеловала. Клюнула, точно птичка, прижалась губами и замерла испуганно. Огромные от страха глаза оказались слишком близко. Вячко медленно отпустил её руки.

Чичак отстранилась, посмотрела на него упрямо, с вызовом.

– Нет, ты не распутна.

Во взгляде её промелькнуло недоумение.

– Совсем не умеешь целоваться, – он хотел сказать это язвительно, но не смог скрыть удивления.

И она ударила его кулаком в плечо, ударила больно, умеючи. Но Вячко понял, что если бы она хотела по-настоящему причинить ему вред, так била бы в нос или в глаз. Её руки знали, как правильно бить, очевидно, куда лучше, чем как ласкать.

Чичак растерялась от собственного порыва, застыла, по-прежнему сидя на Вячко, обхватывая ногами его бёдра. Совсем хрупкая в его руках.

– Разве так целуются? – спросил он тихо.

– А… как?

Тёмные, чёрные почти глаза затягивали, как два омута.

Вячко приподнялся, отпустил тонкие запястья, коснулся осторожно талии, скользнул рукой дальше по спине, чувствуя дрожь под ладонью.

– Так, – он осторожно коснулся губами её губ. – И так, – лизнул языком, проникая внутрь, и Чичак сдалась ему на удивление послушно.

Ткань её рубашки была почти невесомой, Вячко чувствовал жар тела, его загрубевшие мозолистые пальцы ощущались почти грешно на бархатистой коже. Чичак дрожала от страха, но не смела сопротивляться.

«В конце концов, он обязан узаконить брак», – уговаривал он себя. Но собственному телу было уже не до угрызений совести. Хмель и туман кружили голову. Он распустил её косы, скользнул руками ниже, приподнимая рубашку, стягивая её нетерпеливо со своей жены.

Чичак стыдливо прикрылась, спрятала покрасневшее лицо за водопадом чёрных волос.

– Не надо, – прошептал Вячко.

Он хотел снова поцеловать её, успокоить, но вместо этого перевернул, опрокинул на подушки, подмял под себя. На языке крутились глупые, ненужные слова, и Вячко решил, что лучше их не произносить.

Глава 10

Ратиславия, Лисецк

Месяц лютый

– Здесь спокойнее, правда?

Шёпот Веси долго не затихал, она бормотала что-то беспокойно и радостно, но Дара почти не различала её слов.

В избе пахло кровью.

От сестры, что тесно прижималась к спине, тянуло травами и мёдом, от простыней веяло морозом, а от скрипучих половиц смертью.

Клонило в сон, но Дара не закрывала глаза.

Ярополк сказал, что дом привели в порядок, вычистили его и подготовили для новых жильцов.

Что здесь случилось?

Ясно было, что хозяева погибли от рук подосланных княгиней убийц, но как именно? Отчего так невыносимо смердело кровью?

Не так, как пахнут разделанные поросёнок или гусь под ножом стряпухи. Дара знала запах, пропитавший избу Третьяны. Он жёг ей ноздри в ночь, когда пала защита Совина. Он преследовал её после нападения в Гняздеце. Так пахла рвота чародея Горяя, когда он съел отравленные сласти. Так пахли руки ведьмы, когда она убила человека.

Это был запах смерти. Его не могла смыть простая вода.

Веся тихо засопела, наконец заснув. Дара долго лежала неподвижно, слушая её дыхание. Медленно, боясь разбудить сестру, она соскользнула с печи вниз, коснулась босыми ступнями пола. Ветер полз от двери, кусал за пальцы ног.

Дара оглянулась в кромешной тьме, пытаясь припомнить, в какой стороне лежал Стрела. Он будто услышал её мысленный зов и вдруг громко захрапел. Девушка застыла, не смея пошевелиться, прислушалась к сопению сестры.

Тихо пыхтела натопленная печь, скрипел мороз за окном, сквозняк гулял по клети. Дара медленно присела, опустилась на четвереньки, точно собака принюхалась. Пальцами она провела по шершавым доскам, прочертила полосу там, где сходились половицы, поскребла ногтями, точно из-под самого дерева надеялась выскоблить застылую кровь.

Здесь, почти у самой земли, где под досками прятался холодный погреб, Даре вдруг стало не по себе. Захотелось забраться повыше, обратно на большую печь, поджать под себя ноги.

Могло ли что-то остаться в погребе? Что-то спасшееся? Не убитое? Ожившее?