Пугачев и его сообщники. 1773 г. Том 1

Пользуясь своим влиянием, граф Петр Шувалов успел выхлопотать себе монополию по торговле лесом, салом, дегтем и табаком. Эта торговля, без всяких затрат и труда с его стороны, приносила ему до 300 тысяч руб. ежегодного дохода[416]. Мало того, он успел сдать лесной промысел по контракту английскому купцу Тому, на тридцать лет. Сенат утвердил эту передачу и выдал Тому заимообразно, из казны, 300 тысяч рублей. Императрица Екатерина уничтожила монополию Шувалова, приказала Тому заключить контракт с казной и взыскать с него взятые из казны 300 тысяч руб.[417] За графом Шуваловым шли Воронцовы, отец и сын: один брал взятки во Владимире при рекрутском наборе, другой в комиссии о коммерции, где был президентом[418]. Про одного из Воронцовых, и именно канцлера, Екатерина писала: «Гипокрит какого не бывало; продавался первому покупщику; не было двора, который бы не содержал его на жалованьи» [419].

Чины и должности продавались во всех правительственных учреждениях, как высших, так и низших. Известный откупщик Лукин за 8 тысяч руб. «наворованных денег», купил себе чин капитана; заводчик Прокофий Демидов, приводимый за пасквиль под виселицу, бывший несколько раз под следствием и никогда не служивший в военной службе, купил себе чин генерал-майора. Подрядчик Фалеев получил не только сам дворянство и чины, но и своих прислужников в штаб-офицеры и обер-офицеры произвел»[420]. В Военной коллегии продавались чины довольно свободно. Генерал-прокурор князь Вяземский раздавал жалованье и пенсионы кому хотел, не испрашивая высочайших повелений, и мог это делать потому, что скрывал от императрицы истинную цифру доходов. Граф Безбородко и В.С. Попов раздавали места через своих метресс; в канцеляриях командующих войсками, не исключая Суворова, продавались ордена. Секретарь белорусского губернатора, Алеевцев, производил в чины кого хотел и раздавал места; он всегда носил в кармане готовые ордера и патенты на чины и должности[421].

«Чины стали все продажны, – говорит князь Щербатов[422], – должности не достойнейшим стали даваться, но кто более за них заплатит, а и те, платя, на народе взятками стали вымещать».

«Где же у нас возьмешь такого человека, – говаривал А.С. Строганов, – чтобы данной ему большой власти во зло не употреблял»[423].

«Губернаторы губерний и городов, – писал граф Сольмс королю[424], – духовенство, судьи, офицеры, воспользовавшись слабостью предшествовавших царствований, сделались каждый, так сказать, независимыми в епархиях или областях, вверенных их попечению. Они были тиранами для народа, уверенные в своей безнаказанности, потому что делили плоды своих поборов и грабежей с людьми, имевшими влияние при дворе. Новые преобразования, принуждающие их вести жизнь трудовую и бескорыстную, возбуждают с их стороны неудовольствия, потому что не позволяют предаваться двум национальным порокам – лености и корыстолюбию».

Духовные консистории брали «тяжкие» взятки со ставленников, а секретарь генерал-прокурора Самойлова, Ермолов, был известен всей России по великой своей силе, по безмерной горделивости и по беспредельному грабительству и лихоимству[425].

В Петербурге был судья Терский, известный всей столице под именем багра, «в знаменитое отличие от его братии мелких крючков» [426].

«В приложенной при сем записке, – писала императрица генерал-майору Алексею Маслову[427], – усмотрите, каким преступлением обвиняется смоленский наш губернатор, Исай Аршеневский с товарищи. Оное состоит в таком скверно-прибыточестве, которое заслуживает строжайшее исследование».

По исследованию оказалось, что Аршеневский не выдавал жалованья пограничным комиссарам и служителям до тех пор, пока они не дали взятки: ему, губернатору, 20 руб., коллежскому асессору Павлу Суходольскому – 10 руб., секретарю Ефиму Мордвинову – 5 руб., регистратору Михаилу Голубкову – 10 руб., подканцеляристу Михайле Соколову – 1 руб. 50 коп., ординарцу губернатора Чижу – 1 руб. Расходчик Иван Путилов показал, что не помнит, сколько именно получил, а советник Лебедев говорил, что он взяток не брал, а что вскоре после раздачи жалованья была жена Лебедева именинница, и тогда Вонлярлярский принес ему завернутую бумагу и положил ему на стол. В бумаге было 20 руб., «и он-де, Лебедев, почитая оное, как то обыкновенно бывает, в презент жене своей принял»[428].